Николай Крыщук - Ваша жизнь больше не прекрасна

Теперь я, по крайней мере, знал, что у них по часам март. В заметке было написано, что Антипов на суде выступал два дня назад, восемнадцатого. Без указания месяца, разумеется, газета выпускалась не для сумасшедших. Но дата стояла под заявлением. Я не обратил на нее внимания, хотя свой мучительный вопрос мог уже тогда разрешить легче легкого.

С датами у меня давно сложились отношения несуразные, пропускал не только чужие дни рождения, но и свои часто становились новостью. Родные не обижались. Выбирая между «равнодушный» и «блаженный», они из благоразумия предпочли второе. Не превращаться же и мне теперь в педанта. Дату под заявлением, однако, надо было проверить, что я и сделал на глазах удивленной Зины.

— Точно, семнадцатого третьего. Значит, академик выступал в суде на следующий день после своей кончины. Зина, мне надо срочно где-то укрыться. Можешь чего-нибудь сообразить?

— В каком смысле? Есть ключи от кладовки. Там я храню фонотеку.

— Где?

— Тебе объяснять, все равно не поймешь.

— Тем лучше.

Так я оказался в кладовке, с дискетой и фонариком, который успела сунуть мне в карман Зина. Здесь, как вы понимаете, и настрочена большая часть этих записок.

С названием предыдущей главы я, конечно, поторопился. Это был еще не побег. Зинино убежище находилось метрах в ста от нашей студии, внизу за курилкой, в тупике левого коридора. Представить, что оно обитаемо, было трудно. В театре над такой раритетной дверью, покрытой ожоговыми волдырями, художникам пришлось бы потрудиться. О самой комнате не говорю — в ней царствовали пауки, поедающие прошлогодних мух. Почему во всем чистоплотная, домашняя Зина до сих пор не навела здесь порядок?

Так вот, с названием я поторопился. Это моя слабость. Хочется сказать калькой с немецкого: имею страсть к заголовкам. Иную книгу и читать необязательно, довольно одного заголовка. Но для него тоже нужен талант. В заголовке должна быть и проговорка, и тайна одновременно. Еще легкость, конечно. Как будто он родился между делом и не в нем суть. «Хорошо ловится рыбка-бананка». Чудо заголовок. Впрочем, и рассказ хорош. «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Или: «Во сне ты горько плакал». Просто шедевр. «А еще мы выгуливаем собак». Вот, как будто совсем ни о чем, а между тем читатель уже на крючке.

Как и во всем остальном, страсть у меня к этому была, и мог же я по достоинству оценить чужой полет, но самому таланта Бог не дал. Как вы уже, наверное, заметили, в заголовках я излишне лапидарен или же претенциозен, и ни один из них не похож на меня, все без исключения мне не нравятся.

Разговоры в курилке произвели на меня гнетущее впечатление. Людей перебросили через Лету, а они и там толкуют о налогах. Жалкие существа. Если бы я писал социальную сатиру, лучшего материала не найти. Мне, однако, было не до этого.

Сидя в одиночке, я избрал, как мне казалось, более благородное направление мысли. А что если все мы жертвы научного эксперимента, подумал я. В этом есть даже что-то величественное.

Нечто из популярной науки застряло и в моем сознании, и я уже не осуждал Тараблина, а его рассуждения о психологическом времени не казались теперь такими абсурдными. В их пользу говорило хотя бы то, что я определенно существовал сейчас в каком-то своем времени, в том числе в своем (любом) времени года, и уж во всяком случае, не по часам большинства людей. Скоро этому нашлось еще одно подтверждение, о чем речь дальше.

Время, как уверяли некоторые ученые, проблема чисто инженерная, без нее невозможно решить множество задач. Так, мне запомнилась из одной статьи загадочная фраза о рассогласовании жизненных циклов у инфекционных организмов. Я почувствовал небывалое удовольствие, представив себя таким организмом, в поэтическом, так сказать, варианте. Ну, что-то вроде инфузории-туфельки, которая в действительности была хрустальной туфелькой Золушки или глиняным гномиком, физиономия которого в теплом кармане становилась все более ехидной. В детстве все мы обзаводимся такими любимцами, спасаем их от генеральной уборки и стирки, а иногда сами превращаемся в них. Да детство и есть инфекция, попавшая в стареющее тело человечества.

Инфекционный — не просто вредный, но не такой, как другие, тайный, со значением, хотите — инакомыслящий, сверхиндивидуальный, переживший или ожидающий превращения. Все у него не так, как у других, и время идет как-то иначе — долго ли, коротко. Во всяком случае, измерить его с помощью, так называемой, эталонной изменчивости — часов — невозможно.