Николай Крыщук - Ваша жизнь больше не прекрасна

Наконец пришли совсем другие времена, которые принесли с собой, как водится, новые песни. Свои перемены внесло это и в жизнь резервации. Ее нельзя уже было назвать местом сбережения человеческого резерва. Случайные люди бесчинно проникали в нее в поисках своего интереса. Легендарная история была хорошей приманкой для частного капитала. К тому же специальным указом катакомбы были объявлены оффшорной зоной. Здесь регистрировались сотни наземных предприятий, строились бизнес-центры, гостиницы, склады для отложенных на таможне товаров, приватные ресторанчики и камерные галереи нового искусства. Поскольку пятьдесят один процент акций всегда был в руках государства, то и прежние службы оставались на месте. Но их претензия на превосходство как хранителей традиций и законных правопреемников была для неофитов больше поводом для шуток.

Служба по фиксации отсроченной смерти пришла в упадок, на символические отчисления существовали научные центры и лаборатории. Произошло полное смешение народов: кандидаты в прогенеративы ходили рука об руку со шпионами, резервисты из «Симпатического сообщества» с клонами политических деятелей, а те и вовсе, бывало, водили дружбу с мошенниками, у которых не было ни диагноза, ни определенного имени и адреса, но зато было много как резервной, так и наземной валюты. Пребывавшие в розыске чиновники и предприниматели находили здесь беспрепятственный приют, следствием чего было, в частности, повальное спаивание шпионов. Для того чтобы верно описать это место, теперь требовался художник новой формации, умеющий свести в единую картину то ли клоаку и департамент тайной полиции, то ли подземный курорт и культурный центр, то ли бандитский сход и оазис коммунизма — поди разбери.

Однако пусть и не совсем согласно прогнозам Бехтерева, здесь постепенно создавалась действительно новая порода людей, не то чтобы вовсе не боявшихся смерти, но, точно дети, вступивших с ней в некие игровые, соревновательные отношения. Многие из них и во всем остальном вели себя как сущие дети. Они, например, бросались на сладкое, и, хотя ассортимент давно не обновлялся, достаточно было придумать новые фантики или коробки, и продукция шла нарасхват.

Наступили времена, о которых то ли с грустью, то ли с надеждой говорил чеховский доктор: если люди и правда смогут страдания свои облегчать лекарствами, вряд ли им нужна будет философия и религия. Свободные от необходимости собственного устройства резервисты стали особенно внимательно относиться к симптомам любой, самой пустяковой болезни. К гадалкам, рассказывающим будущее, записывались в очередь. Благоприятное настроение стало их и только их заботой, при том, что для поддержания его трудилась целая индустрия. Она работала безостановочно, стараясь угодить публике, чьи вкусы становились все более требовательными.

Хотя сны никому давно не снились, они помнили все свои прошлые сны и время от времени пересказывали их друг другу, задним числом, но со свежим трепетом пытаясь их дешифровать.

Биологические процессы у резервистов протекали замедленно, чему благоприятствовал так называемый идеаторный автоматизм психики. То есть смерть, конечно, была всегда близко, но одновременно и далеко, так что до нее всегда можно было почти дотянуться, но никогда было не достать рукой. Природа как бы остановилась на кончике сентября в вечном ожидании холодов.

При этом все они хотели с новой силой ощутить полноту жизни. Юмористические программы занимали, конечно, ведущее место, но в каждом еще была жива память, что человек будущего не вовсе лишится чувства одиночества, не избегнет неудач в любви, будет рисковать, делать ставки и даже иногда проигрывать. Все это в умеренных, конечно, дозах предоставлялось ему. Власти тщательно готовили красочные акции социального протеста, заметив определенный спад активности у населения. Чуть большим успехом пользовались вечера индивидуальной депрессии и гражданского пессимизма. Все это позволяло сохранить привлекательный вид демократии, основы которой и никогда-то не подвергались сомнению.

Общий тонус при этом не должен был испытывать заметных колебаний. Трагические финалы в фильмах и театральных постановках специальным решением Минздрава были признаны опасными. Для новых постановок «Лебединого озера» выбирали редакцию, в которой Зигфрид, отрывая крыло, наносит Ротбарду «травмы, несовместимые с жизнью», а затем идет жизнеутверждающая кода в стиле «и еще неоднократно выйдет зайчик погулять», в сопровождении трагической музыки Чайковского.