Чарльз Буковски - Истории обыкновенного безумия

как видите, я все-таки наделен некоторым шармом, потом он распахивает маленькую дверь и там, в тесной комнатенке, заваленной бумагами и тряпьем, начинает изворачиваться.

— можешь оставаться здесь в любое время, Буковски. только ты никогда не захочешь.

ни окна, ни кровати, но зато ванная рядом, мне там все еще нравится.

— но возможно, тебе придется носить в ушах затычки, потому что я все время слушаю музыку.

— ничего, я уверен, что смогу раздобыть комплект.

мы возвращаемся в его каморку.

— хочешь послушать Ленни Брюса?

— нет, спасибо.

— а Гинзберга?

— нет, нет.

ему просто необходимо, чтобы постоянно крутились либо магнитофон, либо проигрыватель, наконец они наносят мне предательский удар Джонни Кэшем, поющим для ребят в Фол соме.

«я убил человека в Рино, чтоб увидеть, как он умирает».

мне кажется, Джонни пичкает их дерьмом, точно также, как, по моим подозрениям, поступает на Рождество с ребятами во Вьетнаме Боб Хоуп, но это мое личное мнение, ребята надрывают глотки, их выпустили из камер, но у меня такое чувство, будто голодным и угодившим в ловушку людям вместо сухарей швыряют обглоданные кости, я ни черта не чувствую в этом ни храбрости, ни благочестия, людям, сидящим в тюрьме, можно помочь только одним способом: выпустить их оттуда, и только одним способом можно помочь людям, сражающимся на войне, — остановить войну.

— выключи, — прошу я.

— в чем дело?

— это надувательство, мечта импресарио.

— нельзя так говорить. Джонни мотал срок.

— многие срок мотали.

— мы считаем, что это хорошая музыка.

— его голос мне нравится, но в тюрьме может петь только тот человек, который сидит в тюрьме, — это точно.

с нами там еще его жена и двое чернокожих парней, которые играют в каком-то ансамбле.

— Буковски любит Джуди Гарленд. «Где-то за радугой».

— один раз в Нью-Йорке она мне понравилась, у нее душа пела, она была неподражаема.

— она растолстела и спилась.

та же история — люди сдирают мясо, и все без толку, я ухожу немного пораньше, уходя, я слышу, как они опять ставят Дж. Кэша.

я останавливаюсь купить пива и не успеваю войти в дом, как звонит телефон.

— Буковски?

— да.

— Билл.

— а, привет, Билл.

— что ты делаешь?

— ничего.

— а что ты делаешь в субботу вечером?

— в субботу я занят.

— я хотел, чтобы ты пришел ко мне и кое с кем познакомился.

— в другой раз.

— знаешь, Чарли, мне скоро надоест звонить.

— ага.

— ты все еще пишешь для этого грязного листка?

— для чего?

— для этой хипповой газетенки…

— ты ее читал?

— конечно, сплошь жалкий протест, зря теряешь время.

— я не всегда пишу в соответствии с курсом газеты.

— а я думал, всегда.

— а я думал, ты читал газету.

— кстати, что слышно о нашем общем друге?

— о Поле?

— да, о Поле.

— я о нем ничего не слышал.

— ты знаешь, он в восторге от твоих стихов.

— и правильно.

— а мне лично твои стихи не нравятся.

— и это правильно.

— значит, в субботу ты не можешь?

— нет.

— ну что ж, скоро мне звонить надоест, учти.

— ладно, спокойной ночи.

еще один обдиральщик мяса, какого черта им надо? ну ладно, Билл жил в Малибу, Билл зарабатывал деньги писательским трудом — штамповал дерьмовую сексуально-философскую халтуру, битком набитую опечатками и отрывками из студенческих сочинений, — Билл не научился писать, но он не научился и держаться подальше от телефона, он снова звонил, и снова, и забрасывал меня своим мелким грязным дерьмом, я старый человек, но яйца свои мяснику еще не запродал, и это их всех бесило, окончательную победу надо мной они могли одержать, лишь нанеся мне телесные повреждения, а такое могло случиться с кем угодно и где угодно.

Буковски считал Микки-Мауса нацистом; Буковски вел себя как осел в ресторанчике «Барни»; Буковски вел себя как осел в «Колодце Шелли»; Буковски завидует Гинзбергу, Буковски завидует «кадиллаку» 1969 года, Буковски не понимает Рембо; Буковски подтирает жопу коричневой жесткой туалетной бумагой, через пять лет Буковски умрет, с 1963 года Буковски не написал ни одного приличного стихотворения, Буковски плакал, когда Джуди Гарленд… убила человека в Рино.

я сажусь, вставляю лист бумаги в машинку, открываю пиво, закуриваю.

у меня выходит парочка неплохих строк, и звонит телефон.

— Бук?

— да?

— Марти.

— привет, Марти.

— слушай, я только что наткнулся на два твоих последних фельетона, неплохо написано, а я и не знал, что ты так хорошо пишешь, хочу выпустить их в виде книги, их уже вернули из «ГРОУВА»?