Дино Буццати - Загадка Старого Леса

В гуле ветра Бенвенуто расслышал гнев и ярость, желание причинить зло.

— Хижина, держись! — взмолился мальчик. — О Матерь Божья!

— Нашел о чем просить, — сказала ему хижина. — Я уже не та, что прежде. Но, во всяком случае, постараюсь. Правда, вряд ли смогу продержаться долго.

Дрожащий от страха Бенвенуто стоял, прижавшись к двери, и не сомневался, что Маттео вот-вот снесет лачугу. Он слышал историю про дамбу и рассказы о разрушительной мощи Маттео, когда тот впадал в гнев.

Но внезапно ветер стих.

— Ну вот, сейчас он возьмет разбег! — проскрипела крыша хижины. — Теперь нам уж точно несдобровать.

Настала мертвая тишина. Бенвенуто всхлипывал и молил о пощаде, но его стоны оставались без ответа.

Потом вдалеке послышался гудящий гул, похожий на жужжание роя пчел. Звук нарастал, становился все ближе, громче, пока наконец Маттео не обрушился на хижину.

Однако хижина выдержала удар. Доски скрипели, охали, ныли — так тяжко им еще в жизни не приходилось, — но, несмотря на все эти муки, крепко держались друг за друга.

Ветер свистал сквозь щели и особенно хлестко бил по рассохшейся двери — тем не менее дверь не поддалась. Да, представьте себе: трухлявая лачуга устояла против ветра Маттео. Она вся на ладан дышала и чуть не рассыпалась, как карточный домик, крыша ходила ходуном, балки и перекрытия прогибались, и все-таки, собрав последние крупицы мужества, хижина сопротивлялась.

Маттео был взбешен.

— Чертова хибара! — взревел он. — Погоди, уж я тебе задам! Несладко придется и паршивцу, что спрятался внутри!

Он снова взял разбег, и снова настал миг ожидания, который, казалось, тянулся целую вечность. И опять вдалеке загудело, ветер приближался, гул превратился в свист, хижина застонала, забилась в судорогах. Бенвенуто вскрикнул еле слышно, умоляя Маттео смилостивиться. Стены вынесли и этот удар.

Маттео налетал на хижину три, четыре раза — всё бесполезно. На пятый раз его напор ослабел. А на шестой силы Маттео иссякли.

— Неужели я остался цел? — пробормотал мальчик, потихоньку приходя в себя.

— Плохо ты знаешь Маттео. Вот увидишь, — ворчала хижина, — он еще не то сотворит. Шутка ли: он снес дамбу, словно играючи, — и после этого ты хочешь, чтобы я с ним тягалась? Да он просто забавляется, решил поиздеваться и вконец измотать нас. На самом деле ему ничего не стоит прикончить меня, для него это — раз плюнуть. Ох, ну и беды свалились на меня по твоей вине!

— Мы спасены, уверяю тебя, — сказал мальчик. — Ты что, не слышишь? Он выдохся, устал до смерти.

Порывы ветра, и правда, становились все слабее, в них уже не было прежней ярости. Хижина поскрипывала тихонько и жалобно. А где-то через четверть часа солнечные лучи, которые просачивались сквозь щели, перестали метаться по полу. Снаружи еще доносилось злобное бормотанье Маттео, но было ясно, что он устал.

— Сдается мне, что ты прав, — сказала хижина. — Опасность миновала, слава Богу. Да, оказывается, Маттео сдал за эти годы, сил у него явно поубавилось, вот в чем дело. Двадцать лет, говорят, просидел в заточении. Такое не проходит бесследно… Иначе как объяснить сегодняшнюю неудачу?

Но Бенвенуто уже не слушал ее болтовню. Бояться больше было нечего, он открыл дверь и выскочил на залитый солнцем луг.

— Маттео! — крикнул он. — Ответь же!

Ветер молчал. Увидев на пороге мальчика, Маттео, униженный и злой, полетел прочь, проклиная все на свете.

Было, однако, другое обстоятельство, которое отравляло Маттео душу гораздо больше, чем случай с Бенвенуто. На следующий вечер, проносясь над Нижним Долом, он встретил чужой ветер, и притом могущественный.

— Ты что тут делаешь? — дерзко и заносчиво обратился к нему Маттео.

— Видишь ли, я ветер этой долины, — ответил тот, — и зовут меня Эваристо.

Освободившись из пещеры, Маттео еще не успел войти в курс дела и не знал, что, пока он сидел в заточении, ему на смену пришел другой ветер, который и стал властвовать в Нижнем Доле. Никто не осмеливался открыть ему это, опасаясь гнева Маттео; молчали даже камни. И вот он узнал горькую правду от собственного соперника.

Стоит заметить, что жители долины были довольны Эваристо. Он, конечно, тоже вел себя не безупречно. Но все-таки за двадцать лет ни разу не причинил серьезного вреда и, хотя был довольно ленив, почти всегда отзывался на просьбы крестьян, когда те, устав от засухи, устраивали в поле молебны о дожде. Эваристо стряхивал с себя сонливость и нагонял тучи — не заботясь, правда, о том, чтобы выбрать почернее да потяжелее, — но и тех хватало с лихвой, и на измученные сушью поля проливался дождь.