Казначей еврейской общины обращается через переводчика к запорожцам:
« Уважьте нас, достопочтенные казаки , мы же ваши постоянные клиенты, а постоянными клиентами надо дорожить, завтра вы снова привезете товар, кто знает, как сложится ситуация, в следующий раз мы пойдем вам навстречу».
«Никак не можно . Вон те (жест в сторону закупщиков из гарема) — плотют».
«Побойтесь Бога , помилосердствуйте, панове казаки, в два, в три раза, но не в пять же раз дороже за каждую девушку? Где это видано, чтобы цурка стоила так дорого, как лошадь?! Что в них хорошего, в этих девицах? Посмотрите, какие они замухрышки, заплаканные и перепуганные, худые, кому они, вообще, кроме нас, нужны?»
«Те говорят, худые — не страшно, мясо нарастет».
«Но они же не всех купят, вы же их знаете, отберут себе нескольких…»
Вперед выступает рыжий еврей, уполномоченный из гарема:
«Мы берем всех, кроме вон той (жест в сторону Лалы): она на ногах не держится, почему опирается на костыль, у нее изуродована голень, что у нее с плечом? Нам калеки не нужны. Мы — сераль, а не благотворительное общество, вы, — тычет указательным пальцем в лицо казначею, — известны своей благотворительностью, вот вы ее и покупайте».
Казаки: «Всех или никого. Мы продаем штучный товар, но оптом. Девушки в цене нонче».
Закупщик: «Калеку мы не покупаем, не навязывайте ее нам, за остальных платим полную цену».
Казак в овчинном тулупе: «Калеку уступим за полцены».
Казак в красном халате: «Да она же красавица!»
Закупщик, паясничая, декламирует на древнееврейском: «О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая». Переходит на украинский: «Она длинноногая, это некрасиво, к тому же сильно хромает. Кажется, одну ногу ей придется укоротить. И живот совершенно плоский, голодом, вы ее морите? С товаром надо обращаться бережно».
«На них провианта не напасешься».
Раввин: «Девочки, наверняка, ничего не ели, боялись нарушить кашрут, только овощи и фрукты…»
«А фрукты-то нонче дороги».
Раввин обращается к закупщику на джудесмо, языке турецких евреев: «Беньямин, послушай, ты же хороший еврей, несмотря на то, что поляк, нельзя продать девушек в гарем, подумай сам, там же их обратят в ислам».
Закупщик: «Зато там хорошо кормят. Белокожие, блондиночки, рыженькие. Велено за ценой не стоять — брать товар. Сказали, ничего, султан обложит общину налогом на гарем. Ха, ха, скоро у вас будет новый налог!»
Оружейник и таможенник в один голос: «Почему у вас — у нас! Ты же один из нас».
Закупщик поворачивается и кричит казакам на украинском: «Вы только на них посмотрите, это я один из них!? Я приехал сюда нищим эмигрантом без кола и без двора, а они с меня во какие проценты за ссуду на дом выжимают! Это я один из них?! Это у меня, выходит, наследственные привилегии на откуп таможенных пошлин, на торговлю оружием, на черт знает что еще?! — Хмельницкого на них нет! Переходит на турецкий: А сейчас эти богачи хотят лишить меня честного заработка! Обращается к банкиру: Вот ты, заплати за несчастных пленниц, тебе же это раз плюнуть, для тебя же это гроши, выкупи их за свои кровные, подари им свободу, они так надеются, ну!»
Банкир: «Да как можно? Я сейчас при исполнении общественного поручения, на меня возложена ответственная миссия, я стою на страже общинных интересов, при чем здесь мои личные капиталы? Это не этично смешивать общественное и личное. И вообще, все мои деньги в обороте. На мелкие расходы нет наличных, только векселя. Жена месяцами не платит жалование прислуге — в доме совершенно нет денег.
Раввин: «Закон Торы не разрешает переплачивать за пленных, это можно только, когда их жизни угрожает опасность. В трактате Гиттин Вавилонского Талмуда сказано…»
Закупщик: «Так измените закон. Что, кишка тонка? Вот идет на вас мессия, он изменит. — К казакам через толмача: — Ну как, по рукам, господа казаки?»
Раввин: «Хотя в другом месте того же трактата высказывается совершенно противоположное мнение по этому поводу, любопытно, что Шульхан Арух…»
Как только завязался торг, Микита начал сильно нервничать, а теперь и вовсе распоясался, схватил гаремного закупщика за грудки, кричал ему в лицо: « Рассобачий жид , твое счастье, что ты здесь, в Турции, под защитой закона, а не то я тебя прибил бы, как собаку, да я таких, как ты…там…убирайся, недоверок , не для твоего гарема наши честные еврейки!»
Микиту оторвали от рыжего и отправили следить по накладным за погрузкой товара. Потея, с трясущимися руками, сходя с ума от волнения за Ривку, полуграмотный, он с трудом продирался сквозь кириллицу и арабскую вязь. Пять рулонов рытого бархата, десять штук альтабаса , що це такэ, а, вот, стриженый бархат, оксамит — это тоже бархат, восемь рулонов золотого бархата, нет, пять — золотого, откуда мне знать, какой из них рытый? Могилу я бы тебе вырыл , нехристь жидовская, ишь чего задумал, гарем! Порт погрузки, здесь написано Царьград, а здесь Истанбул — опять путаница.
Читать дальше