Михаил Веллер - Своими глазами (сборник)

— Она согласна.

— Надо посоветоваться с ее матерью, — тянет Ярослав.

— Ингигерда добра ко мне. Она не будет против, я знаю. И — разве ты не хозяин в своем доме, чтобы дать ответ, как мужчина мужчине?

— Я хозяин в своем доме, — холодновато осаживает его Ярослав. — И не тебе учить хозяина в его доме, как ему надо отвечать. Подождем немного. Куда торопиться.

— Третий год я служу тебе, Ярицлейв. И если надо, буду служить еще тридцать. Но ты отдашь за меня Элисив! Или я возьму ее после твоей смерти! — в ярости почти кричит Харальд.

— Ты хочешь убить меня! — хохочет Ярослав. — Ты просто берсерк! Смотри, не откуси мне голову!

Громко бьет в ладоши. Вбежавшему слуге:

— Вина! И золотые кубки. Мой зять хочет выпить со мной. Только что он сказал, как сильно меня любит!

На лице Харальда сменяются ярость, непонимание, изумление, счастье.

156. Деревянная церковь, киевская знать, гудение колоколов, лучики света сквозь цветные венецианские витражи, колебание сотен свечей.

Лизу в белом и Харальда в бархате ведут к аналою.

— Крещен ли ты, сын мой? — негромко и деловито басит священник, останавливая Харальда за три шага до места.

— Крещен, — подтверждает слышавший Ярослав, он рядом. Снимает с себя нательный крест и надевает на Харальда. — Он крестился в Царьграде. Это так, Харальд?

— Так, — растерянно соглашается Харальд, заправляя крестик под одежду — рядом с отполированной годами палочкой, не совсем и белой уже, серовато-желтоватой, на тонком кожаном ремешке: крестик рядом с неразлучным амулетом.

Юную невесту и здоровенного громилу-жениха ставят рядом, и гудит поп, свершая церемонию:

— Венчается раб Божий (себе под нос, тихой строптивой скороговоркой: «И нет такого имени христианского!») Харальд и раба Божия Елисавета…

Ярослав незаметно грозит ему пальцем, и поп прибавляет громкости и усердия.

157. Торжественный выход из церкви: яркий зимний полдень, колокола, толпа, взлетающие шапки, молодые выходят из дверей и спускаются с крылечка (резные столбики поддерживают его треугольную крышу), перед ними несут икону, их осыпают горстями зерна, а за ними из шествия кидают в толпу пригоршни монет. Отороченная горностаем фата-мантия молодой метет снег, в алом бархате Харальд на голову выше и шире в плечах любого, и пальцы жены тонут в его широкой лапе.

158. Ночь в спальне, две головы на подушке, голубоватый, призрачный лунный полусвет.

— Ты родишь мне сына, — мечтательным полушепотом говорит Харальд. — И я позабочусь, чтобы он был конунгом.

— А если будет дочь?

— Дочь — очень хорошо. А потом ты родишь сына. И он будет конунгом, — упрямствует Харальд.

— А если опять будет дочь? — поддразнивает она.

— Я очень постараюсь, — подумав, обещает он.

Косой лунный луч льется в окошко — маленькое, белесое от инея, в решетчатом переплете. Харальд подносит на руках жену к окну, опускает на ноги, растворяет раму.

Два прекрасных нагих силуэта облиты голубым сиянием: могучий мужской и маленький стройный женский.

— Видишь эту звезду? — указывает Харальд. — Она всегда указывает на север. По ней направляешь корабль ночью. Там — моя страна. И она ждет меня. Она ждет нас…

— У тебя чудесная страна. Только очень холодная, — льнет она к нему, озябнув в потоке холодного воздуха, и он поднимает ее на руки, укрывая.

159. Ранняя весна, солнце, последние льдины сплывают по Днепру. Среди них движется сверху, с севера, драккар.

Кучка киевлян на берегу рассматривает его приближение, в переднем ряду Харальд.

Драккар врезается в берег, прыгают на землю викинги. Предводитель, обведя взглядом зрителей, приветствует Харальда.

— Здоров ли конунг Ярицлейв? — спрашивает он.

— Да.

— Дары на обратном пути. Хотим навестить крымского хана, — смеется предводитель. Он совсем молод рядом с заматеревшим тридцатилетним Харальдом.

— Откуда идете?

— Из Дании.

— Какие вести?

Предводитель смотрит улыбчиво и независимо:

— Не ты ли Сигурдарсон, Жестокий?

— Говори, — утвердительно разрешает Харальд.

Предводитель серьезнеет, оценивает: уважает.

— Не все спокойно, — сообщает тоном человека, блюдущего превосходство старшего. — В Англии умер Кнут.

Взгляд Харальда расфокусируется, обращен внутрь собственных глубин.

— Когда? — помолчав, медлительно спрашивает он.

— Зимой, — пожимает плечами предводитель. — Теперь в Дании считается власть Хардакнута. А Магнус и Свейн собирают большой тинг в Норвегии.