Таги Джафаров: Всадник.

– Кто дал тебе право судить о промысле Божьем?

Всадник надвинулся на него. Леденящая тень упала на Обличителя.

– Я послан по просьбе Её. Ибо воззвала Она к Господу за возмездием.

– Да! Возмездием! Было знамение мне, исполнил я волю Его!

– О чём ты? Смертный.

– Слёзы Её… – прохрипел Обличитель.

– То, не тебе знамение было. Плакала Она о Поэте своём. А кто восплачет о тебе?

Люди смотрели и не видели ничего. Обличитель на их глазах сходил с ума. Он с кем-то дискутировал, воздевал руку… Грозил статуе.

– Совсем с ума сошёл в злобе своей. – пробормотал, взвешивая увесистый булыжник в лапище, кузнец.

Никто не увидел, как тускло блеснул меч в руке незримого Всадника.

Только внезапно схватился Обличитель руками за грудь… Дёрнулось иссохшее тело и упало навзничь в дымивший посреди площади костёр. Грубая мешковина затлела, вспыхнула. Застыла отведённая для броска рука кузнеца.

– Помиловал Бог от греха убийства. – прошептал он с облегчением.

А Всадник, развернув коня, молниеносным взмахом меча рассёк надвое ухмылявшуюся Чуму. И Город облегчённо вздохнул.

2006 Стрингер.

От ограды муниципального кладбища для бедных слышался плач. Кто-то плакал – безутешно, горестно, как могут плакать только дети. Всадник повернул коня, и тот пошёл, неслышно ступая туда, откуда доносился этот плач. Конь словно скользил по снегу призрачной тенью, не оставляя следов на нём. Всадник сидел в седле неподвижно, вглядываясь незрячим взглядом в снежную мглу. У ограды сидел съёжившись от холода, городской дурачок и горько плакал, размазывая по лицу, ветхим рукавом слёзы.

Это был безобидный городской дурачок. Горожане относились к нему с снисходительной жалостью и подкармливали несчастного. Дети же любили его и часто принимали в свои игры. Сумасшедший Бен был безобиднейшим существом на свете. Он уже тридцать лет, как пребывал в состоянии детства. Таким его родила мать, и таким он оставался все годы своей жизни. Мать он обожал, она была для него защитой, кормилицей и источником любви. Когда его обижали мальчишки – Бен бежал к ней и плакал уткнувшись лицом в её руки. Мать утешала его, гладила по голове, ероша непослушные вихры.

Даже когда Бен вырос и превратился во взрослого парня, мать продолжала оставаться для него спасением, защитой от жестокого мира. Только возле неё он чувствовал себя защищённым. И только с ней Бен не ощущал своей ущербности. Её взгляд всегда искрился любовью. Её руки дарили ласку и тепло. И обязательно, каждый год под рождество, она брала его за руку и вела на городскую площадь, где устанавливали рождественскую ёлку – смотреть, как украшают лесную красавицу. Вечером же после скудного ужина, Бен получал кусочек пирога, припасённый матерью для него.

На следующий день он бежал вместе с соседскими детьми на площадь, смотреть как там веселится народ. Как разодетые дети городских богачей катаются на катке, под присмотром гувернёров и гувернанток. И обязательно кто-нибудь из горожан, угощал их конфетами… А потом приходила мать и уводила его за руку домой, где несколько еловых лап украшали окно и в каморке пахло хвойным ароматом. Мать зажигала разноцветные огарки свечей и напоив его горячим супом рассказывала сказки, а он сидел у её ног, положив голову ей на колени и слушал. Мать была его миром, в котором было тепло и уютно. Но однажды она заболела и больше не поднялась. Болезнь сожгла её в считанные дни. Соседи, квартальные нищие и побирушки, да пара городских стражников отнесли её на кладбище для бедных и похоронили.

Бена пришлось отцеплять от неё силой и держать, пока несли, пока хоронили…. Домой Бен не вернулся. Он остался жить там. На кладбище. Теперь Бен ночевал на кладбищенских плитах, кормился тем, что дадут жалостливые горожане или дети, с которыми он играл. Вот только всё реже и реже дети брали его теперь в свои игры. Больше не было мамы, которая обстирывала и обшивала Бена. Мамы, которая по вечерам мыла его как маленького. Грязный, в нестиранных обносках, Бен бродил по городу с вечной полуулыбкой на лице, но в глазах его была печаль. Бена больше никто не любил. Никто не рассказывал ему сказок, не расчёсывал его непослушные вихры… Некому было теперь обнять и приласкать его. Некому было защитить от обидчиков…. Он стал никому не нужен. И по ночам теперь часто в тишине городского кладбища раздавался тихий обиженный плач большого ребёнка.

Рождественские морозы ударили внезапно. В канун Рождества был сильный снегопад. На площади опять устанавливали ёлку. Бен пошёл туда, помня, как мать водила его с собой смотреть, как будут наряжать пахнущее хвоей дерево. Матери всегда удавалось выпросить у стражников для сына, какую-нибудь безделушку с ёлки. Но в этот раз за тем как наряжают городскую ёлку, наблюдал новый бургомистр. Город ожидал высоких гостей. Стражники строго следили, чтобы никто не обеспокоил бургомистра и городских старшин. Появление Бена их не обрадовало. Но Бен ничего не замечал. Мать всегда приводила его посмотреть на это зрелище и он обязательно получал свой подарок! Дяди всегда разрешали ему посмотреть на ёлку и игрушки. Дяди дарили ему всегда какую-нибудь игрушку! Бен шёл через площадь, не замечая грозные взгляды стражников. Ёлка ждала его и он шёл к ней, а мама незримо шла рядом, держа его за руку. Бургомистр заметил и нахмурился. Он недовольно и брезгливо махнул рукой стражникам…