Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Сломанные крылья

— Да как тебе сказать? — успокоившись и решив, что гроза миновала, Семён с облегчением вздохнул. — Конечно, если принимать их достаточно часто и в больших количествах… — он пожал плечами.

— Значит, если употребить этот порошок один раз, с человеком ничего не случится?

— Конечно, нет! — наивные расспросы матери развеселили Семёна. — Мам, на самом деле всё просто. Берёшь специальную таблетку или порошок, вот как у меня, — он небрежно махнул рукой в сторону открытого инструмента, — растворяешь в тёплой воде, выпиваешь — и готово дело, энергии часов на шесть-семь хоть отбавляй.

— Так просто? — в глазах Надежды промелькнула лёгкая тень, но, увлечённый исключительно своими мыслями Семён этого не заметил. — Значит, в тёплой? Это хорошо. Ну, ладно…

Надежда повернулась и, не закончив разговора, видимо, вспомнив о каких-то своих неотложных хозяйственных делах, пошла в кухню.

Чувствуя, что от перенапряжения у него дрожит каждый нерв, Семён прислонился к дверному косяку и прикрыл глаза. Чёрт бы побрал эту дрянь Хрусталёву! Если бы не его сообразительность, ещё неизвестно, как бы всё обернулось! Надо же, набраться наглости, чтобы нагрянуть к нему в дом и облить его грязью с ног до головы! Хорошо ещё, мать оказалась наивной до такой степени, что поверила в весь этот бред…

— Сём, а сколько нужно воды на один такой пакетик? — неожиданно появилась в дверях мать.

В одной руке она держала стакан с водой, а в другой — мельхиоровую чайную ложечку с витой ручкой. Подойдя к письменному столу, она поставила стакан, наклонилась над откинутой створкой пианино и оторвала один из пакетиков.

— Что ты собираешься делать? — при мысли о том, что сейчас должно произойти, Семёна замутило. — Зачем это тебе, мам?

— Хочу попробовать, что это за штука такая — энергетик. Если она и вправду такая волшебная, можно было бы изредка ею пользоваться, как ты считаешь? — глядя сыну прямо в глаза, Надежда вскрыла целлофан.

— Не стоит этого делать… — побледнев, Семён глядел на то, как белый порошок постепенно перемещался из пакетика в стакан с водой, и на его висках выступили капли холодного пота.

— Почему? Ты же сам сказал, что это абсолютно безвредно.

Мельхиоровая ложечка несколько раз ударилась о стенки стакана, и белый порошок, закружившись, начал медленно растворяться.

— Ты хоть знаешь, сколько там противопоказаний?! — побледнел Семён и ощущая, как по позвоночнику заструился пот, облизнул пересохшие губы, и его густо-синие глаза потемнели до такой степени, что стали почти чёрными.

— Ты же сам сказал — это если часто… — не отрывая взгляд от белого, как простыня, лица единственного сына, Надежда поднесла стакан к губам, но потом вдруг поставила его обратно на стол. — Знаешь что, с тобой так недолго и умереть.

— Мама…

С болью глядя на Семёна, Надежда глубоко вздохнула.

— Двадцать лет моей жизни… Двадцать лет, выброшенных на ветер ради человека, не способного любить никого, кроме себя… — она несколько мгновений помолчала, а потом, роняя слова, как тяжёлые камни, тихо произнесла: — Бог тебе судья, Семён. С сегодняшнего дня живи как знаешь, я тебе больше не судья и не ангел-хранитель. У тебя своя жизнь, а у меня — своя.

Несколько мгновений Семён стоял молча, словно не расслышав слов матери. Глядя в пустоту, он, казалось, прислушивался к чему-то такому, что было слышно лишь ему одному. Налившись краской и потемнев, его лицо стало похоже на застывшую искусственную маску, плотно прижатую к его собственной коже и почти сросшуюся с ней. Затаив дыхание, как будто ожидая ещё чего-то, он не двигался, и только где-то у самого горла, отдаваясь глухими тупыми ударами по всему телу, больно билось его сердце.

— Ты хорошо подумала?

Медленно подняв глаза, он посмотрел на мать в упор, и в ту же самую секунду Надежда почувствовала, как всю её окатила обжигающе-острая волна нестерпимого холода.

— Да, — уронив руки вдоль тела, она смотрела на человека, роднее которого для неё не было в целом мире, и видела только тёмно-синие, острые ножи его злых глаз.

— Хорошо, только запомни, ты сама так решила, — секунду помедлив, будто ожидая, что мать передумает и попросит его остаться, Семён постоял, потом развернулся, молча пошёл в прихожую, потом остановился. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — не поворачиваясь, глухо спросил он.

— Я уже всё сказала, — Надежда до крови закусила нижнюю губу.

— Значит, всё? Закончилась твоя любовь? — Семён постоял и вдруг напряжённо рассмеялся. — А знаешь что, никуда я из собственного дома не пойду. Чужие так чужие, подумаешь! Нужна мне твоя любовь, как мёртвому припарка! Мне и отцовской хватит!