Анастасия Соболевская - Грета за стеной

— Скажи мне, что я не одна, — прошептала Грета.

Звонкий голос Суннивы призвал всех просыпаться.

— Тебе нужно одеться, — прошептал Мартин в шейку Греты и отстранился. Она неохотно кивнула.

Ей стало морозно, когда Мартин отвернулся, едва она стянула с себя покрывало и попросила его подать ей вещи. Пусть бы он лучше совсем вышел из палатки, чем вот так сидел к ней спиной, ковыряясь в шнурках. Он будто прочитал ее мысли — подал ей вещи и вышел на улицу Ее кожа до сих пор пахла вином и костром. Так пахла кожа ее первого мужчины. Теперь это был ее любимый запах.

Желтое с кораллово-алой каймой солнце медленно ползло по голому индиговому небу и ни капли не грело. Грете оно напоминало Мартина, такого близкого и горячего совсем недавно, и далекого и прохладного сейчас.

Они прибрали остатки костра, мангал и полотенца, засыпанные нагнанным ветром песком. Собрали остатки еды и сунули в мусорный пакет, чтобы не оставлять после себя помойку.

Грета завидовала Сунниве — теперь той восемнадцать. Самой Грете оставалось ждать еще 8 месяцев.

Дорога в город казалась слишком короткой, несмотря на то, что они снова с трудом проехали по узкой колее через лес к трассе. Грета не чувствовала себя счастливой, как всего пару часов назад. Скорее подавленной. Она взяла Мартина за руку, как он взял ее по дороге сюда, и он ответил ей, но Грета нутром чувствовала, что он не здесь, не с ней. Где-то в другом месте.

— Эй, — тихо позвала она его.

Он отвлекся от окна.

— Все хорошо?

Мартин придвинулся к ней и обнял за плечи.

Почему они просто не могут быть вместе? Отец бы понял.

Когда их головы соприкоснулись, Грете стало спокойнее. Она обхватила руками его колено. Так они и доехали до города.

Отец звонил Мартину около девяти, спрашивал, где он? Мартин соврал, что проспал и извинился. Сказал, что скоро будет. Грета понимала, что он никогда не скажет отцу правду Когда Пауль высадил Мартина у станции метро, откуда он планировал поехать в участок, Грета сказала:

— Я ему не скажу, — и обняла на прощание.

— Спасибо.

И они расстались.

Как и обещала, Грета ничего не сказала никому из родителей. Ее угнетало то, что она не может поделиться переживаниями даже с Суннивой — случись ей встретиться с отцом, подруга могла и проболтаться.

Та ночь не выходила у Греты из головы, становясь почти осязаемой каждый раз, когда она вспоминала глубокое горячее дыхание Мартина на своей шее. Ей трудно было судить о том, насколько хорошим любовником был ее первый мужчина — она толком почувствовала только внезапно накрывшее ее с головой желание просто быть вместе с ним, каждой клеткой, а остальное не так уж и важно. Она доверилась ему и заметила, сколько в нем спрятано жара — удивительно для человека в обычной жизни скупого на эмоции. И ей вспомнились контрастные светотени на его лице. А еще ей врезались в память его руки с красивыми ухоженными ногтями. Она не думала, что он тратил время на уход за ними, скорее природа сама наградила его такими нежными руками. Она очень хорошо запомнила их силуэт в мерцающем рыжеватом свете ночника. Его рука, большая, но тонкая, лежала на ее руке — маленькой и узкой на фоне черного в красно-желтую клетку покрывала.

Когда оказалась дома, она сделала набросок их рук, в масле, отчего-то используя цвета человеческой коже несвойственные.

После поездки Грета и Мартин перезванивались несколько раз по ночам, когда обоим не спалось, и болтали о всяких глупостях. Вернее, больше болтала Грета, взбудораженная голосом Мартина, а он же молчал и слушал.

В сентябре начались занятия. Грета уговорила Мартина пойти с ней в Парк развлечений «Звездный двор» — там как раз открывался фестиваль по случаю Дня осеннего равноденствия. Мартин купил ей сахарную вату, и она пыталась накормить ею парня. Грете вдруг все стало казаться таким милым — все эти нежности в отношениях влюбленных пар, которые она раньше не понимала, а теперь же во всем этом неожиданно находила смысл. Грета больше не просила Мартина сказать ей то, что просила в палатке. Одна половина ее сознания говорила, что это не так уж и нужно — глупая сентиментальность, другая надеялась, что он догадается, как это важно для нее. Мартин предпочитал слушать Грету, изредка допуская какие-то комментарии. Когда они поднялись в кабинке колеса обозрения на самый верх, она забралась ему на колени.

— Вон там мой дом, — сказала Грета, тыкая пальцем в стекло, в сторону торчащих на фоне неба высоток Ринга. — А твой?