Наталья Лебедева - Миксы

В эту ночь Валерик спал на раскладушке. Ему нравилось. Над ним, наконец-то, был воздух. Много-много воздуха и белый, почти неощутимый потолок с живыми подвижными тенями. Светлый тюль занавески, ровное дыхание мамы. Всё было другим, изменившимся и волшебным, как в детстве, когда они все возвращались с летних каникул на даче в квартиру – вроде бы, прежнюю, но немного забытую и оттого таинственную.

На следующий день мама достала из заначки деньги: довольно много. Стесняясь и пряча глаза, протянула их Валерику, чтобы тот убрал их в свой бумажник:

– Давно копила... Мебель хотела новую купить. Давно... Ну а тут, вроде как, и случай...

Они купили в мебельном два компактных диванчика, небольшой шкаф с зеркальной дверцей и комод для белья. Мама разрозовелась от удовольствия, глаза у неё загорелись, в них снова появился живой подрагивающий блик.

– А! Гулять так гулять! – сказала она, когда мебель привезли и распаковали. – Пойдем, разоримся на телевизор.

И они купили небольшой плоский ЖК. Старый, с огромным тяжеловесным задом, ящик отдали Лере. Валерик поставил разветвление на антенный кабель, и она почти перестала приходить к ним в комнату "посидеть".

Мама и в самом деле казалась счастливой. У неё было пространство для жизни, в освободившейся квартире она чувствовала себя свободной.

А Валерик тосковал: по смеху тёти Иры, по мощной фигуре дяди Вити, по непоколебимой Лёвиной уверенности в себе и по Лере, тоже почти уже изгнанной и совсем Валерику не принадлежащей, поделённой между Львом и будущим ребёнком.

Валерик вздохнул, выключил подсветку микроскопа, взял в руки чашку Петри. Влажная бумага, гнилые щепки и немного грязи: так это выглядело теперь.

Валерик машинально покачал чашку, как делает маленький ребёнок в надежде заставить ожить что-то неживое. Ничего не изменилось. Правда, в отличие от ребёнка, Валерик знал, что пройдет совсем немного времени и одна из миксамёб первой насытится и остановится. Ей захочется любви. Миксамёба начнёт звать, и кто-то обязательно придёт, чтобы слиться с ней...

Лера и Лев занимались сексом при нём. Почти при нём. Это был их первый раз. Валерик мог не замечать их тайных движений и разговоров. Он мог не видеть назревающей связи, но физическая их близость наполнила квартиру чем-то неуловимым, но тягучим и вязким. Валерик путался и бился в этом ощущении, как муха в невидимой поначалу паутине.

Лев был самым старшим. Он первым наелся и начал звать. Лера пришла на его зов.

Лере было уже восемнадцать. Да, это случилось летом, сразу после её шумного дня рождения. Валерик тогда всё время проводил с ними и всё время чувствовал себя старательно вытесняемым за пределы их интимного круга. Они хихикали, перешёптывались, говорили полунамёками даже о простых вещах. Их речь превращалась в птичий язык, состоящий из "как в тот раз", "ну тот, ты помнишь", "как у велика", "по дороге к морю", "в магазин – из магазина". Кое-что Валерик понимал, что-то – совсем нет. В некоторые моменты смыслы угадывались, в другие – исчезали. Валерик напрягал память и воображение, старался вспоминать, сравнивать, подбирать значения, но всё время чувствовал себя подчёркнуто непосвящённым. Они смеялись – громко смеялись – иным оборванным фразам, и Валерику приходилось выдавливать из себя смешки и качать головой, как бы говоря: я понял, я с вами, я один из вас.

А потом они просто отделались от него, просто и грубо, как будто сказали: "Эй, парень, мы хотим от тебя отделаться. Так и есть".

Было воскресенье. По воскресеньям мама обычно вставала рано утром и уезжала к тёте Ларе, чтобы закупить ей на неделю продуктов. Их огромная семья была полна такими старенькими тётушками, которых более молодые старательно опекали.

Мама уезжала, а Валерик спал допоздна. В то утро – тоже. Когда он встал, оказалось, что Лера и Лев уже на ногах. Это почему-то удивило Валерика: он словно бы понял наконец, что что-то происходит. Изменились их движения, их взгляды. Даже положение в пространстве относительно друг друга стало иным и измерялось теперь новыми, искаженными единицами длинны, не вписывающимися в привычный Валерику прямолинейный мир.

В воздухе разливалось уже нечто тягучее и томное, созданное ритмом движений и глубоким дыханием. Валерик испытывал приятное волнение, он настроился на ту же волну, не отдавая себе в этом отчёта.

И когда Лера подсела к нему на соседнюю табуретку и наклонилась так, что запах пахнущих травами волос терпко защекотал ноздри, по телу Валерика прошла волна нервной дрожи. Она шла из паха, поднялась вверх, заставив до боли сжаться желудок, застучать – сердце, выдохнуть – лёгкие. Она дошла до головы и разлилась там чёрным морем, так что в глазах потемнело и изображение стало расплываться, словно Валерик смотрел на мир сквозь мутную воду.