Альберто Васкес-Фигероа - Игуана

— Тебя боятся. Тебя не уважают.

— Какая разница? Ты меня боишься?

— Да.

— Этого мне достаточно. — Он пожал плечами с искренним безразличием. — Меня уже не волнует, что я вызываю отвращение. Даже забавляет, когда я замечаю, как неприятно людям мое присутствие. Это просто здорово — навязывать свое присутствие, зная, что другим приходится проглотить свое отвращение из опасения, что я разозлюсь.

— Это логично.

Он взглянул на пленницу с некоторым удивлением: его поразило, с какой естественностью она произнесла свое замечание.

— Что логично? — спросил он.

— Что тебе нравится вызывать ненависть, отвращение и страх. — Кармен де Ибарра провела рукой по своим длинным волосам, как делала сотни раз за свою жизнь, и сейчас этот жест выглядел непроизвольным. — Всем нам хочется произвести на остальных какое-нибудь впечатление, и когда мы не можем добиться того, чтобы нас любили или нами восхищались, мы готовы принять любое отношение, но только не безразличие.

— Я предпочел бы безразличие, — уверенно сказал Оберлус — Мне было бы несложно прожить без внимания окружающих.

— Это не так, — возразила она. — Никто не желает прожить не замеченным окружающими, и ты еще меньше, чем остальные. Думаю, ты каким-нибудь образом заставил бы обратить на тебя внимание.

Он помолчал в задумчивости несколько секунд. И вдруг сказал:

— Может быть, однажды я сниму с тебя эту цепь.

Малышка Кармен почувствовала, как у нее защемило под ложечкой, однако ничего не сказала.

Оберлус как будто не обратил внимания на ее молчание; он спросил:

— Тебе хотелось бы выйти и пройтись по острову?

Она пожала плечами:

— Вряд ли там есть на что смотреть.

— Ты могла бы просто полежать на солнце.

Она снова промолчала.

Через три недели Игуана Оберлус взял зубило и молоток и сбил болт, скреплявший охватывавшее ногу пленницы выше щиколотки широкое кольцо, к которому присоединялась цепь; на ноге женщины кольцо уже оставило глубокий, гноящийся отпечаток.

— Почему ты это делаешь?

— Отпала необходимость держать тебя на цепи. Я предполагал, что ты можешь покончить с собой, но теперь знаю, что ты этого не сделаешь. А уйти на этом острове некуда.

Ощутив себя свободной, Кармен де Ибарра никак не проявила своих чувств. Она продолжала сидеть на кровати, глядя на цепь, и по ее виду было совершенно невозможно определить, что именно она на самом деле испытывает.

Он оглядел ее неподвижную фигуру и наконец махнул рукой в сторону сундуков в глубине пещеры, куда ей раньше не было доступа.

— Там твоя одежда.

Она еще долго сидела, прежде чем направиться — очень медленно — к сундукам. Открыв самый большой из них, она замерла, глядя на платье, которое было на ней в тот вечер, когда она высадилась на берег. Она помнила, как аккуратно свернула его и положила на камень, перед тем как зайти в воду.

Все это время она была без одежды, и широкая юбка, корсаж, нижняя юбка и белье вернули ее к осознанию реальности того мира, из которого она и дальше хотела оставаться вычеркнутой.

Это платье из серого шелка с черными кружевами на воротнике и манжетах ей подарил Херман де Арриага после упоительной ночи любви, и она впервые надела его, когда они поехали в Аранхуэс на поиски часовни, в которой намеревались обручиться месяц спустя.

Она все еще помнила тоскливое чувство, которое овладело ею, когда она вошла в крошечную церковь, — чувство, вызванное сознанием того, что они собирались узаконить свое тогдашнее счастье, превратив его из свободного чувства в принудительную обязанность.

Теперь вид этого платья вызвал у нее похожее ощущение. Сумасшедшая сексуальная фантазия, оргийный кошмар-реальность, положительная роль которого заключалась в том, что он перевернул все ее представления о существовании и о себе самой, раскрыв ей подлинную природу ее личности, казалось, подошла к концу.

Не понимая почему, она интуитивно чувствовала, что одеться означало вновь превратиться в Малышку Кармен, самую красивую представительницу знатного старинного семейства Кито, пришедшего в упадок. Ее элегантное серое платье будет нелепо смотреться в каменной пещере, веками служившей местом гнездования для миллионов морских птиц, а бесформенная мужская фигура, к тому же полуголая, вообще будет казаться рядом с ней гротескной.

— Надень-ка его!

— Нет.

— Хочу взглянуть, какой ты была в тот день, когда здесь появилась… Надень его! — повторил он, уже угрожающе и властно.