Глеб Шульпяков - Город Ё

Размышляя о том, как тщательно организован быт в бункере — как все тут заточено «под пушку» и для пушки сделано, — я вспоминал монастырь, скит. Где тоже все подчиняется одной идее, одному служению. Только вместо алтаря в бункере языческий идол, бог смерти. А служба по механике — та же. Кропотливая, ежедневная. Требующая самопожертвования и слепой веры в победу.

Которой, возможно, не будет.

Получение визы в аэропорту Тегерана ночью — долгая и мучительная экзекуция, пытка. Отказать во въезде могут любому, без объяснений. Швырнут в лицо паспорт, укажут волосатым пальцем на выход: «Get out!» — и задернут шторку, погасят свет.

Переживать особо не следует, через час визу все равно выдадут. Такова их манера, унизить и напугать человека при въезде, чтобы потом ты не натворил в исламской республике лишнего. Оригинальный способ заботы о нашей безопасности — в сущности.

В пятом часу утра мы наконец выкатываемся на трассу в город. Одной рукой водитель Оджад придерживает баранку, другой наливает из термоса чай.

— Чай любишь? — Поворачивается, протягивает чашку.

Машина, потеряв управление, плавно выходит на встречную.

В ночном поле галлюцинация, иллюминированный призрак. Четыре минарета размером с трубы ТЭЦ, между ними гигантское шапито. Золотой шар-купол, вокруг галереи, фонтаны. Непроглядная ночь, ни души — а тут все сверкает и переливается.

— Там он. — Водитель торжественно поднимает палец.

— ???

— Аятолла.

По иранскому радио гоняют программы о поэзии — или актерское чтение Корана. По словам Оджада, это его любимое занятие, слушать по радио стихи персидских поэтов-классиков. Стихи знакомы каждому с детства, но это не важно, поскольку главное, как они исполнены. Слушая вдохновенные перепады поэтической речи — то, как чтец интонирует, берет голосом, — потихоньку «влипаешь» в чужую мелодию. В ее каденции, в самый состав звука, незнакомого и завораживающего. Уже не удивляет, зачем в поле шапито, где при свете софитов спит «он». Зачем так долго мучили на прилете, пугали шторкой и что отправят обратно. Кто эти небритые мужики на выгоревших плакатах, которыми завешены бетонные коробки. Куда идут двое с авоськами — в такую рань. И зачем троица на тротуаре разложила костер — и сидит у огня, кутаясь в рваные тряпки.

Я просыпаюсь между двух шумовых потоков — грохочущего трафика под окном и фрезы на этаже. Город и отель бурлят, проснулись. То, что в комнатах могут спать люди, никому не приходит в голову. Мы встали — и ты вставай, нормальная логика «семейного» государства, где все как один и один — за всех.

На улице солнечно и холодно. Пожилые женщины метут мостовую длинными балахонами. Девушки в приталенных полу-пальто, на голове платок, черный. Платок прекрасно подчеркивает лица, их белокожие правильные овалы — и черные глаза. Красоток на улице поразительно много, поскольку эффектно задрапированная женщина производит куда более яркое впечатление. И они это знают, умеют делать.

В забегаловке с кебабами девушки, не стесняясь, разглядывают меня, приезжего. Во что одет? Какая оправа очков? Ботинки? Любопытство сильнее шариата, тем более что другой информации о внешнем мире у них нет. Что касается мужской части населения, то я — человек без брюха и усов — для них просто не существую.

Лавки на улицах забиты медными самоварами, первое время невольно вздрагиваешь: «Русские!» Но потом вспоминаешь, что Иран — родина самоваров. Чай здесь вместо водки, повсеместно, особенно зимой, когда зябко.

Рядом меняльные лавки, купюры выложены прямо в витринах. Пасьянсы из однодолларовых бумажек, пирамиды монет. Пестрые евро, веером. Деньги — тот же товар, и нужно показывать его лицом, как любой другой. Время в Иране идет на полчаса впереди московского. День, начатый за полдень, проходит быстро. Вечный вопрос путешественника — «Зачем я сюда приехал?» — не отпускает. Чтобы избавиться от него, требуется особое стечение обстоятельств. Нужно попасть в фокус, в воронку места. Оказаться там, где городская среда сгущается.

Такое место в Тегеране есть.

Ближе к базару толпа густеет, торговля выплескивается на мостовую. С проспекта в базарный город ведут ущелья улиц. В одной из них раздают крупную вареную картошку, «благотворительную» — от мечети, поскольку на днях праздник. Завернутую в лаваш, картошку можно съесть прямо здесь, на приступке — посыпая соленой пудрой.