Питер Леренджис - Наблюдатели

Ева отвернулась к стене.

Она не очень в это верила.

— Даниель жива, Ева. В тебе, — произнесла Мартина.

— Как и все другие, — добавила Кейт.

Они и правда живы. В мозгу Евы. Память о них всплывала и потом в самые неожиданные моменты. Они жили в ней всю оставшуюся жизнь.

— Стало быть, я последняя в этом роду, так, что ли? — усмехнулась Ева.

— Последний из могикан, — пошутил папа.

Сознание Евы вдруг начало меркнуть.

— Сделайте одолжение, доктор Рудин, — произнесла она. — Если вам удастся найти записи доктора Блэка о клонировании, уничтожьте их.

Ответа она не услышала.

Глаза ее сомкнулись. Слова из реального мира стали куда-то отдаляться, глохнуть, мешаться со снами.

— …дайте ей немного времени… — доктор Рудин.

— …так утомлена… — мама.

Затем неожиданные шаги, возбужденные голоса.

— Мисс, вам сюда нельзя!

— Проснись!

Незнакомый голос.

Настойчивый. Смущенный.

Ева приоткрыла глаза.

— Ева?

Она повернулась, застонав от боли. У кровати стояла незнакомка.

Куртка. Шерстяной шарф.

Лицо.

Нет!

Этого быть не может!

— Привет! — сказала девочка. — Ты меня не знаешь…

Сон.

Больше никого не осталось. Я последняя в ряду.

— …меня зовут Франческа…

Я жив.

Я один из немногих счастливчиков. Бойня прекратилась. По крайней мере на время. Я похоронил четырнадцать товарищей. Сколько осталось на поле битвы, не счесть.

Но мне не до скорби. Нет времени предаваться праздным мыслям. Слишком много дел еще надо переделать. Почтить погибших и приготовиться к следующей битве.

Она началась на рассвете. С таким адским грохотом, будто разверзлась земля. Мои товарищи по палатке и я сам вскочили как ошпаренные. Пушечная канонада. Совсем под боком.

Вдруг в палатке послышались непривычные звуки. Кто-то плакал.

— Мне всего семнадцать! — ревел Том Шелтон. — Я еще слишком юн, чтобы погибать.

Как же я ненавижу трусов! Меня так и подмывало сказать ему, что мне всего четырнадцать лет. Что я прибавил себе возраст, чтобы участвовать в настоящих сражениях. Хныканье Тома заразило нас страхом и сомнением.

Затем яркой вспышкой сверкнул первый ружейный выстрел, и Том упал в грязь. Замертво.

Всякие сомнения покинули меня. Это война. Я взял на изготовку свое ружье и побежал. Под проливным дождем. В самое пекло на линию огня.

— Мы с тобой, Бранфорд! — закричали мои люди.

Земля была скользкой, как каша-размазня. Гребень холма кишел серыми фигурками конфедератов. Над головой раздался ружейный залп, и я услышал тошнотворный звук металла, входящего в человеческую плоть, и плоти, шмякающейся в грязное месиво.

Внимание! Соберись! Я выстрелил во врага один раз, второй. Серая фигурка рухнула на землю. Вторая покатилась по склону.

Я десять раз перезаряжал ружье. И десять отступников пали бездыханными. Но они неизмеримо превосходили нас числом и вооружением. Град пуль, изрыгаемый их ружьями, был плотнее ливня, низвергающегося с неба.

Оглянувшись назад, я увидел, что земли не видно из-за павших солдат. Их синие мундиры темнели пятнами крови.

Я остался один. Я едва успевал перезаряжать ружье и стрелять, стрелять без устали. С каждым выстрелом серые ряды редели, пока атака окончательно не захлебнулась.

Теперь пора было оказать помощь моим храбрым страждущим товарищам.

Но я понимал, что конфедераты просто так не отступят. Оставшиеся в живых перестраивались, готовясь к новому штурму. Времени у меня было в обрез, и оставался только один выход.

Я ринулся к вершине холма. Один. Пуля просвистела рядом, чуть не отстрелив мне левое ухо. Раскисшая грязь, словно клеем, схватила мои сапоги, и дальше мне пришлось бежать босиком. Когда я добежал до леска, из окопов выскочило трое мятежников. Сверкнули штыки.

Я увернулся, бросился вперед и схватил одного из них сзади. Приставив кинжал к его горлу, я приказал остальным бросить оружие. Когда же эти ничтожные предатели все же бросились на меня, я толкнул вперед своего заложника, и он принял смерть от «дружеского» штыка. Но не раньше чем я успел сорвать с него пояс. Одним мановением руки я заарканил оба ружья, вырвал их из рук врагов, а последних, молящих о пощаде, связал.