В джинсовой промежности Дэйва 2 что-то зашебуршало. Его толстый, кряжистый член закололо как затекшую ногу. Это было похоже на сеанс автоматической дойки. Они даже не сдвинулись со своих мест на сосновой скамейке — так и сидели рядышком, обняв друг друга за плечи. Дэйв 2 никогда не был на 100 % уверен в происходящем, и в свете последующих событий это нисколько не удивительно. Мы имеем в виду и последующие события, и, конечно, его историю, полную, как мы уже говорили, самых невероятных провалов.
Он даже не касался ее пихвы или хера. Он лишь пощипывал рыжими пальцами ее набухшие соски, пока она маневрировала пластиковым стаканчиком возле его пузырящегося дышла. У него еще толком не встал, а он уже кончил. Таков был эффект воздействия афродизиака на мужчину, чьим сексуальным идолом была Дженни Эгаттер из Railway Children. Он чувствовал, как рука Кэрол умело теребит его перец и коки, в движениях ее чувствовались уверенность и осведомленность. Кончил он обильно, семени было столько, что несколько капель перелетели стаканчик и попали на линолеум. И когда Кэрол убиралась, этих пятнышек она не заметила. Но это ничего, потому что следственная группа полицейского участка Грин — Форчен (два люмпен-детектива и косоглазый судебный эксперт) тоже их не заметила.
Вжик — спертый воздух купе рассекло лезвие ножа, ежик и снова вжик. Профессор начинал дирижировать финал.
— Чужая душа — потемки, не так ли, еврейчик? Опаньки, вот я и раскрылся. Я уже сказал, что я о тебе знаю, верно? Однако волноваться нечего. Пойми, тут ничего личного, всего лишь маленькое расовое предубеждение, я выступаю не против индивидуума, а против народа. Так или иначе, ты абсолютно прав, если подозреваешь наличие некоей связи между моим тщательно взвешенным мнением относительно семитов и этим чудесным рассказом, который посчастливилось услышать твоим заполненным мерзкой талмудической жижей ушам. Тебе важно знать, что чувствовал Дэйв 2, что чувствовал Дэн. Тебе следует знать это, потому что это как раз то, что вы любите делать с людьми, нетакли? Нетакли, я спрашиваю? Вы хватаете по ночам христианских детишек лет шести-семи, увозите их в свои синагоги и там раздеваете догола, разве не так? Одурманенных… или ты не хочешь это признать? И чего вы только в них не пихаете! Прежде всего, конечно же, свои херы — лоснящиеся жирные жидовские перцы и прочие гнусности — ритуальные свечи, свитки. Ты станешь это отрицать… станешь?
— Нет.
— Ты не станешь этого отрицать?
— А зачем?
Он набросился на меня мгновенно. И конечно же, его пухлое тело, мягкое и немощное на вид, было таким только на вид. Он оказался крепким, сильным, напряженным. Он схватил меня за горло, надавил коленом в пах. Прижал острие ножа к глотке настолько, что оно прокололо кожу и проступила капелька крови. Моя способность к сопротивлению — омерзительный паук, сидящий в засаде, — унеслась на тонких ножках, оставив сознание цепляться за любой выступ на отвратительно гладкой поверхности сложившейся ситуации. И что оно могло предложить? Ничего, кроме крестьянского совета замученного тела.
Когда вам к горлу приставляют нож, шевелиться нельзя, самое главное — это не шевелиться. Вас могут резануть инстинктивно или неправильно интерпретировав малейшее ваше движение, так что зарубите себе на носу — не шевелиться вообще!!!
Вблизи лицо профессора, казалось, мутировало. Я понял, что оно — часть моего умственного затмения, коллапса второй степени. И как будто специально, чтобы подчеркнуть этот эффект, оказать ему визуальную поддержку, мое зрение тоже дало сбой. Оно перестало передавать стереоскопический сигнал. Контуры и формы изменялись в зависимости от того, каким из овальных экранов я щелкал в данный момент. Тонкие вытравленные морщинки, которые я уже приметил, теперь обернулись в сетку, которая сдерживала, не давала развалиться аморфным чертам. Иначе лицо грозило обернуться чем-то совсем другим.
Итак, мы можем с определенной долей убежденности сказать, что Дэйва 2 выпотрошили, унизили, пошатнули его принципы и провели через всю квартиру за пенис, как собачонку на поводке. Кэрол, наловчившись манипулировать людьми, и его заставила выпить, в один миг перечеркнув пять лет трезвости. Она попеременно то смеялась над ним, то надрачивала. А потом, когда он сидел уже поддатый в окружении пустых банок, она с силой врезала ему по затылку колотушкой для мяса.
Он переместил свой вес так, чтобы частично облокотиться об окно. Нож он по-прежнему прижимая к моему горлу, однако другой рукой, оторвавшись от глотки, он потянулся к своей ширинке.
Читать дальше