Уилл Селф - Кок'н'булл

И так как бедняга Генри не мог теперь никого трахнуть, он решил затрахать нас всех своими змееподобными предложениями… которые раскручиваются в голове, как глисты, не имеющие ни начала ни конца.

Генри Джеймс и Михаил Бакунин, еще один великий скопец XIX столетия, приходят мне в голову. Бакунин на баррикадах 1848 года со шпагой в руке. Бакунин на учредительном съезде Первого Интернационала критикует президиум и навеки разобщает рабочее движение; в то же время человеку, стучащему кулаком по деревянной кафедре в доказательство своих убеждений, не хватало мужественности в самом непосредственном смысле этого слова. Die Lust der Zerstorung ist zugleiche eine schaffende Lust! Да, дорогой, конечно, так и есть. Ты сам прекрасно знаешь, что где-то здесь кроется каламбур, но я лучше подставлю жопу, чем буду искать его на ощупь… — выпьем?

Непонятно откуда в его руке появилась тонкая, обтянутая кожей фляжка, он дал ее мне. Его лицо сморщилось от притворного воодушевления, он снова пихнул мне фляжку, показывая, что хочет, чтобы я ее принял как навязанную взятку в карточной игре. Я взял флягу и поднес ко рту. Напиток на вкус отдавал какой-то растительностью и хлорофиллом, а по консистенции походил на манную кашу или мужское семя. Сделав глоток, я подавил рвотный позыв и вернул ему флягу.

— Необычный вкус, не правда ли? Называется, между прочим, кава. На Фиджи его готовят из каких — то корней. Действие его скорее седативное, нежели психотропное. Они считают, что напиток помогает им совершать подвиги, к примеру, ходить по горячим углям или протыкать пенисы крюками. Мы можем называть подобные действия идиотизмом или проявлять еще больший идиотизм, относясь к ним с глубоким почтением. Посмотрим, однако, как вы почувствуете себя минут через тридцать, возможно вы себе удивитесь.

В этом смысле Бакунину нечем было себя удивить. Ходили слухи, что отсутствующий орган был отрублен еще в детстве братом его друга в драке на игровой площадке, однако достоверности в этом вопросе никакой. Представьте себе, прожить всю жизнь без мужского достоинства, то есть быть полной противоположностью Кэрол, когда в мошне у вас практически совсем ничего нет. Такая, с позволения сказать, крайняя степень избыточности, когда там, где должен быть он, ничего, кроме пушка. Вы превращаетесь в самого настоящего плюшевого мишку, а во время полового акта вам ничего не остается, кроме как яростно тыркаться носом. Если честно, я считаю, что такие гнусные головорезы, как Генри и Микки, вполне заслужили, это был всего лишь немного запоздалый визит Mohel. Представляю себе, как они вместе, ну, вы понимаете, сидят в преисподней: Бакунин в бороде, Джеймс отсвечивает плешью. Над ними все насмехаются, шпыняют, опускают. У них столик в кафе ужасов на гнилостном берегу Стикса. Гигантские сперматозоиды, похожие на доисторических стрекоз, жужжат над ухом, их заставляют поглощать шпанскую мушку горстями под неусыпным оком моего старинного друга Геринга; возможно, к ним соглашается подсесть леди Чаттерлей, а время от времени присоединяется Piers Gaveston. Я, видите ли, настоящий кладезь пенисуальной фактологии, глубочайшая такая шахта, может быть, вам интересно послушать [1031 еще немного моей эзотерики? Dommage.

Тут профессор запнулся. Всего на полтона понизив голос, он позволил ему приблизиться к более приветливому и расслабленному звучанию. То и дело проскакивали нотки симпатии, отчего я чуть было не пришел к убеждению, что гневные выпады его — не более чем комедиантство: искусные декорации к чрезвычайно остроумной истории.

— Развитие рассказа — это отдельная тема, не так ли, мой малыш? Писатели утверждают, что сами толком не знают, что же будет дальше, что произойдет, когда очередной лист войдет под валик печатной машинки. То же самое, конечно же, происходит и в жизни. В жизни, в которой шансы, что произойдет хоть что-нибудь, и так до нелепости низки. И все равно, уже постфактум, нам непременно надо блеснуть, приукрасить дешевой мишурой наши бессмысленные переживания и бестолковые идеи, придать им видимость направления. Хотя в наши дни и мишура-то стала такая, что смотреть страшно, — сплошная кинематография. Промасленные стволы мозга, как поршни, выдавливают изнутри лицо какого — нибудь ближневосточного бездельника, развалившегося на дневном сеансе. Однако, при всем при›том то, что Кэрол готовится провернуть, — это чистое вдохновение.

Кэрол вся зудела от предвкушения. Ей нужно было убить еще три часа. Она скинула с себя одежду и подрочила еще и еще, пока ее гениталии не стали дряблыми от бесконечного натирания, и все равно было еще только 16.30.