Александр Житинский: Лестница. Плывун: Петербургские повести.

И тогда я решил просто потренироваться — сесть и писать без всякого плана, пока хватит дыхания. Пускай это будет молодой человек, который просыпается утром неизвестно где. Мне пару раз приходилось испытывать это удивительное состояние — когда видишь незнакомый потолок и стены, но не понимаешь, где ты и как сюда попал.

И я начал. Как говорил Наполеон, главное — ввязаться в драку, а там посмотрим.

Ну а дальше следовало подробное описание, как молодой человек выбирается из квартиры, спускается по лестнице, спускается еще ниже… У меня уже было несколько страниц, а он все спускался! И вдруг я понял — лестница непростая, она замкнута, как лента Мебиуса!

И что же делать ему и мне в этом случае?

…Пороху моего хватило на то, чтобы закончить главу и привести героя обратно в квартиру. Я понял, что предстоит долгая история, которую надо выдумывать. И тут же почувствовал, что опять пишу что-то не то и что вряд ли это напечатают.

В те времена молодых писателей Ленинграда и Северо-Запада один раз в два года собирали на конференции, где признанные мэтры занимались с ними несколько дней, а потом подводили итоги и давали рекомендации лучшим на издание книг. Излишне говорить, что тогда книги издавало только государство.

Я собрал свои «несмешные» реалистические рассказы и подал их на конференцию 1971 года. Меня записали в семинар, которым руководили критик Игорь Кузьмичев, прозаик Руфь Зернова и кто-то третий, я забыл кто. Участники и руководители семинара имели возможность заранее ознакомиться с представленными рукописями. И я в первый же день понял, что мои рассказы не произвели никакого впечатления. Это чувствовалось по всему.

На второй день настала моя очередь читать, и я сказал:

— Извините, я представил старые законченные рассказы, но у меня есть новое незаконченное сочинение. Я хочу прочесть первую главу.

И я прочел первую главу «Лестницы».

— Ну а дальше? — последовал общий вопрос.

— А дальше я не знаю, что писать, — простодушно признался я.

— Что же вы нам голову морочили с вашими рассказами? — сказала Руфь Александровна. — Я вам просто приказываю немедленно все бросить и писать дальше. Будете показывать мне каждую новую главу.

Какой же это стимул для пишущего, когда есть хоть один человек, который ждет от него написанное! Я не мог бросить все, я работал на кафедре. Но ночью на кухне я писал «Лестницу», продираясь с Пирошниковым к выходу, а на следующий день вез листки с текстом Руфи Зерновой. Она принимала их, угощала чаем и отпускала со словами «Пишите дальше». Ни разу до самого конца она не дала никакой оценки или комментария. Я не знал — нравится ли ей это… и писал дальше. Наконец я привез ей последнюю главу.

На следующий день я позвонил Руфи Александровне, и она сказала:

— Давайте отметим это событие. Позовите меня в гости, поговорим.

И она приехала на выходных с бутылкой коньяка и моими листочками.

— Поздравляю, — сказала она. — Вы писатель.

Пользуясь случаем, я благодарю ее здесь, в книге, где впервые напечатан именно тот текст, который она читала. И Царство ей Небесное. Она умерла в 2004 году в Иерусалиме. Не будь ее, я уверен, «Лестница» не была бы закончена.

Правда, кроме этого приятного, но несколько преувеличенного известия, она сказала горькую правду.

— Приготовьтесь к тому, что это не опубликуют никогда.

— Почему? — удивился я. — Там же нет никакой политики.

Она лишь усмехнулась. Тогда я еще не знал, что она была арестована в 1949 году и прошла лагеря.

Именно Руфь Зернова стала первым пропагандистом и распространителем «Лестницы». Благодаря ей с текстом познакомились Борис Стругацкий, Даниил Гранин, Геннадий Гор, И. Грекова и многие другие. Неизвестные мне бесстрашные люди множили текст на «ксероксах» и переплетали. Один такой экземпляр у меня сохранился.

За это тогда сажали, между прочим. В довершение всего одна знакомая дама как-то спросила, не хочу ли я переправить текст на Запад и дать разрешение на публикацию. Я отказался.

Даниил Гранин позвонил мне по телефону, вызвав мгновенный ступор. «С вами говорит Даниил Гранин». Примерно как звонок с Луны. Геннадий Гор пригласил на свою дачу в Комарове и беседовал.

— Каковы у вас отношения с пространством? — спросил он.

— Нормальные, — пожал я плечами.

Мне показалось, что он был разочарован. Ему хотелось, чтобы крыша у меня была набекрень.

Между тем «Лестницу» исправно возвращали с внутренними рецензиями из всех журналов, куда я ее посылал: из «Нового мира», «Знамени», «Юности»… Рецензии были подписаны неизвестными мне фамилиями. Впрочем, лет через десять многие из них стали признанными критиками.