Марианна Грубер - В Замок

К. исподлобья поглядел на Старосту и подумал: прекрасно, он со мной разговаривает. И раз начал, будет продолжать: любопытный по натуре человек иначе не может, а Староста был любопытен, это К. понял, когда заметил, с каким заинтересованным видом прикованный к постели больной старик следил за каждым его движением.

— Ну, почему же полный крах? — сказал К. Если он правильно уразумел смысл вчерашних рассуждений господина Старосты, после того как разразится катастрофа, будут незамедлительно изданы новые распоряжения и указы, ибо установленный Замком порядок сводится к перемещениям с места на место, иначе говоря, перетаскиванию туда и сюда различных папок, дел, документов, прошений, которые сложены штабелями и ждут обработки, а в конечном счете сгинут в хорошо отлаженной системе. Ведь именно этим объясняется, — конечно, если он все правильно понял, — то, что документы бесследно исчезают, вопреки утверждениям, что в этом ведомстве ничто никогда не может исчезнуть. Полный крах тут ничего не изменит. Потом, ведь четкая последовательность не установлена. Просто берется из штабеля первое попавшееся дело, обычно — то, что лежит сверху, и производится его обработка. Здесь ничто не может измениться, здесь все остается неизменным. Кое-кому в Деревне приходится ждать ответа дольше, чем они надеялись, зато другие, подав прошение, нежданно-негаданно получают ответ из Замка уже назавтра. Не так ли?

Под ожидающим ответа, требовательным взглядом К. Староста заворочался в постели. В конце концов он пробормотал:

— Вы хотите невозможного...

— Ну, давайте условимся: сегодня меня здесь не было и мы с вами сегодня не вели разговоров о странных, непостижимых уму и нарушающих порядок вещах, не говорили о необходимой при подобных обстоятельствах бдительности.

Любопытство Старосты пробудилось. Он повторил:

— О странных, непостижимых уму и нарушающих порядок... Что, если мы попробуем не смотреть друг на друга? — спросил он после недолгого раздумья.

— Отлично. Вы меня не видите.

— А то, что я слышу, — мои собственные мысли?

— Или ваши сны, — сказал К. — Кому под силу различить, где мысли, а где сны?

— Мицци! — позвал Староста. — Поставь-ка стул, вот сюда, возле кровати.

— Господин землемер?..

— Никто, — отрезал Староста. — Просто поставь стул! На всякий случай, вдруг кто-нибудь зайдет и захочет посидеть.

— Ты кого-то ждешь? — удивилась жена.

— Никого я не жду. Никто и не приходил. Никого тут нет! — И Староста в очередной раз выставил из комнаты вконец растерявшуюся Мицци. Затем он, отвернувшись от К., заговорил, делая вид, будто разговаривает с собой:

— Ваш тезис — что никакая катастрофа ничего не изменит в порядках Замка, следовательно, что система Замка несокрушима, — представляется разумным, он вселяет спокойствие. Ведь система Замка соответствует системе самой жизни, системе, которую никто не в силах изменить, лишь поэтому она и определяет жизнь людей. Кто-то умирает, кто-то рождается на свет, но по отношению к целому всякая часть, а равно и последовательность частей, имеет лишь подчиненное значение, посему не имеет значения и последовательность обработки документов. Это согласуется со свободой Замка, равно как со свободой в жизни, и совершенно не связано с предписаниями, которые надлежит исполнять. В отношении жителей Деревни Замок располагает известными свободами, а вот жители Деревни могли бы иметь свободу по отношению к Замку лишь в том случае, если бы всякий человек обладал столь же глубоким, как у Замка, пониманием жизни и, следовательно,, системы. Это ли К. имел в виду? — Староста пожевал губами. — Действительно, с его тезисом можно согласиться, даже определенно его нужно принять, чего никак не скажешь относительно заявления К. насчет странных, нарушающих порядок вещей. Что же касается непостижимых уму вещей, тут Старосте как раз все понятно. Замок — это великая мистическая тайна, по крайней мере так ему однажды объяснили, тайна, подобная той, какую представляет собой сама жизнь. Этим объясняется и то, почему столь важным является неукоснительно точное соблюдение инструкций, каким бы второстепенным ни казалось это требование. Ибо лишь посвященным дано постичь мистическую тайну. Следовательно, если некто заводит речи о непостижимых вещах, то он, Староста, прекрасно все понимает. Но если некто употребляет такие слова, как «странный» и «нарушающий порядок», то он такого человека не понимает, тем более что этот человек минуту назад весьма разумно и с завидной проницательностью описал деятельность ведомств, — можно подумать, он хорошо знаком с нею, — и сделал вполне логичное заключение о несокрушимости ведомственных порядков.