Марина Степнова - Xирург

В-третьих, Хрипунов, наконец, понял, что вокруг не так. Люди. Они оказались чудовищно, разнообразно и безрадостно некрасивы. Даже хрипуновская мама. Все. Невозможные уроды. Просто Хрипунов этого раньше не замечал.

Кусачки.

Кусачки Дальгрена для взрослых. Кусачки Дальгрена для детей. Кусачки дистальные (безопасные). Кусачки для гемиламинэктомии. Кусачки для первого ребра. Кусачки для сосцевидного отростка (по Янсену). Кусачки Егорова-Фрейдина. Кусачки костные для операций на позвоночнике (для межпозвонковых дисков). Костные для операций на позвоночнике окончатые для скусывания дужек позвонков. Костные для операций на позвоночнике с двойным изгибом. Кусачки нейрохирургические изогнутые по плоскости. Кусачки прямые. Реберные универсальные с изогнутым ножом. Кусачки с полукруглыми губками мощные. Кусачки с прямоугольными губками. Кусачки технические.

Ты можешь задать мне один вопрос о своем будущем. Любой.

Они все зависали на этих словах — почти на несколько минут. Соображали. И всегда — ВСЕ — обдумав и перебрав, как четки, свои убогие желания, просили одно и то же. ВСЕ и ВСЕГДА. Так что Хасану иногда едва хватало терпения дождаться привычной просьбы.

Я хочу увидеть свою смерть.

Хасан утомленно кивал, голос быстренько подкручивал настройки, и следующие несколько минут проходили в священном молчании. Неподвижный Хасан ибн Саббах (колени у подбородка, затылок холодит стена), пыльные световые столбы, тихое стрекотание в воздухе и коленопреклоненный человек, уставивший прямо перед собой выкатившиеся глаза (лоб, усыпанный перловкой ледяного пота, трясущиеся руки, смертный ужас, с которым не справлялось даже жужжащее персидское солнце). Один нервный бедолага так и помер прямо во время сеанса от острой сердечной недостаточности, и последней картинкой, которую он успел увидеть, был он сам, падающий головой в ноги невозмутимого Хасана ибн Саббаха. Когерентность смерти — раздумчиво отметил голос. Неплохое название для романа.

Другие выживали, хотя многих приходилось лупить по щекам и окатывать драгоценной водой, чтобы вложить в потрясенную голову самую главную истину — все в этом мире коловратно, парень, придешь через год — мультик может оказаться совсем с другим сюжетом, ибо все в руках Хасана ибн Саббаха, великого и всемогущего, так готов ли ты стать его верным фидаином? Кто бы сомневался. А теперь пошел в распоряжение Исама, пес. Увидимся через год.

И они служили. Рабски, беспрекословно, фанатично, неслыханно, с огоньком. Как никто никогда и никому не служил на этой земле. Ни за какие мыслимые почести и блага. Чтобы раз в год, дрожа, прийти в дом Хасана ибн Саббаха и увидеть там свою смерть. Увидеть. И не умереть.

Лопатка Буяльского для оттеснения внутренностей. Лопатка роговичная для инородных тел желобчатая. Лопаточка для разделения тканей.

В морге было все по-другому. Сперва Хрипунов заскакивал туда пару раз в неделю — посидеть в предбаннике, степенно раскачивая тощими ногами в растоптанных сандалетах и попить с дядей Сашей чаю с хрупкими пожилыми баранками. Все равно делать нечего — каникулы же. Иногда предбанник оказывался пустым. Тогда Хрипунов шустро обшарив морг (который с каждым разом становился все меньше, все теснее и все привычнее), возвращался к жестяной двери и тихонько, как дворняжка, скреб ее передними лапами, мечтая, что дядя Саша не просто выйдет через минуту, волоча ногу и привычно горбясь, а пригласит Хрипунова туда, внутрь, к жуткому столу, на котором, по хрипуновскому разумению, все еще сидела, раскинув по плечам рыжеватые волосы, девушка с круглой желтой грудью (остального Хрипунов не разглядел) и удивительным лицом. Твердым, неподвижным и идеально прекрасным. Не то что у живых.

Но дядя Саша не приглашал (хватило тогдашнего ора), а наоборот норовил выхромать из прозекторской побыстрее, и дверь за собой закрывал с таким неожиданным проворством, что Хрипунов не успевал углядеть ничего. Ну просто совершенно ничего! Оставалось только пить чай из ворчливого чайника с розеткой в металлической попе, да изредка перекидываться с дядей Сашей пустыми словами. Такими редкими и осторожными, что на выяснение дяди Сашиной истории у Хрипунова ушло чуть ли не шесть лет. Вполне достаточно для дружбы санитара из морга и феремовского щенка с недетскими проблемами в голове и странными пробелами в родословной.

На самом деле, в окончательной редакции, улучшенная и дополненная, биография дяди Саши оказалась куда скромнее тех фантастических саг, что слагала о нем местная урла. Ни цыганам, ни Котовскому, ни фашистам, и уж тем более — космической центрифуге не нашлось места ни в массовке, ни даже в примечаниях. Дядя Саша был врач. Хирург. Молодой, одаренный, подающий прекрасные надежды, преуспевающий по всем статьям, по которым в положено было преуспевать в славном 1956 году. Будущее его было безупречно, предсказуемо и прозрачно, как чистый медицинский спирт, которым он и ужрался как-то вечером с коллегой по ординаторской до самых настоящих розовых слонов — толстых, торжественных и бесшумных. А когда какими-то секундами позже морщинистые и причудливые слоновьи зады побледнели и растворились в пульсирующем воздухе, дядя Саша обнаружил себя все в той же ординаторской, все под той же голой злой лампочкой, жужжащей на красном перекрученном поводке. И все с тем же коллегой. Только коллега зачем-то валялся на полу, пуская ртом хриплые преагональные пузыри, и покачивая рукоятью столового ножа — который кто-то (слон?) с профессиональной щеголеватостью загнал ему чуть пониже левой ключицы.