Аугусто Бастос - Сын человеческий

«Сын человеческий» открывается картинами из жизни парагвайской деревни, пребывающей во власти мифов. Крестьяне, вчерашние рабы и вольноотпущенники, трепещут перед оборотнем. Ягуаретё-Ава, человеком-ягуаром. Они боятся очаровательного кудрявого карлика Ясй-Ятерё, который якобы крадет детей и пьет кровь заблудившихся в сельве путников, и думают, что этот карлик — бог, олицетворяющий плодородие и красоту, дающий начало всему живому. Они искренне верят, как верили тысячи лет назад их предки, что именно белолицый бородач Суме обучил людей добыванию огня, земледелию, гончарному делу. Они надеются, что Суме когда-нибудь возвратится, как обещала легенда, и восстановит справедливость на земле. Надежды их дедов обманули испанские завоеватели, которые поработили индейцев от имени святого Фомы, превратили их в крепостных ордена иезуитов. Их отцы поверили диктатору Хосе Гаспару Томасу Родригесу де Франсиа (1756–1840), который возглавил независимое парагвайское государство, но не избавил народ от жестокой эксплуатации местных помещиков и бюрократов. А сами они стали жертвой новых белолицых завоевателей, всевозможных томасов — владельцев английских и американских компаний, которые вторглись в Парагвай и подвергли его грабежу. Даже восставая против поработителей, как это делает Макарио Франсиа, они уповают не столько на свои силы, сколько на божью благодать. Этому миру мифа созвучен многоплановый стиль повествования, аллегоричный, изобилующий недомолвками, намеками, символами. Многие сцены и персонажи как бы светят отраженным светом, светом Евангелия и древних индейских легенд.

Но вот вместо доверчивого Макарио на сцену выходит новое поколение парагвайцев. На горьком опыте отцов и своем собственном оно убеждается, что роль Суме призваны сыграть они сами. Несправедливая война с Боливией, война в Чако, опалила, а кое у кого и выжгла душу. Предельно ясно оценивают войну ее ветераны Корасон Кабраль и Иларион Бенитес. «Наше счастье, что кончилась эта проклятая бойня», — говорит первый. «Защищать отечество! Мы защищали земли гринго! Отечество — это и мы тоже. А кто нас теперь защищает?» — гневно спрашивает второй.

В самом деле, хотя столкнулись Парагвай с Боливией, но руками парагвайцев воевали капиталисты Англии, Франции и Аргентины, а боливийское правительство отстаивало интересы монополий США и Германии. То была война из-за пустынной, безлюдной, но богатой нефтью области Чако. На ней беззастенчиво наживались капиталисты и армейская верхушка. Аргентино-английская фирма Касадо, например, получала от парагвайской казны за каждый поезд, прошедший по Чако на фронт, — восемьдесят тысяч песо. Долги правительства одной только этой фирме за годы войны выросли с пятидесяти миллионов аргентинских песо до трех миллиардов. Командующий парагвайской армией Хосе Феликс Эстигаррибиа был пайщиком фирмы Касадо.

Война закончилась победой Парагвая, но обошлась обеим странам в двести тысяч убитых и тяжелораненых. Официальные историки и литераторы Парагвая не любят касаться этой оборотной стороны медали.

«Редкий писатель в Парагвае, — признается Уго Родригес Алькала, — отважится сказать, что наша страна не является лучшим из миров. Мы все еще считаем, что прославлять маршала Лопеса или требовать уважения к памяти доктора Франсии— значит выполнять более патриотическую задачу, чем составлять созидательную программу национального возрождения… Наши писатели предпочитают восхвалять диктатуры прошлого, не отдавая себе отчета в том, что тем самым они оправдывают диктатуры сегодняшнего дня и подготавливают пришествие новых».

Роа Бастос принадлежит как раз к числу немногих писателей, которые не побоялись сказать и продолжают говорить правду и о войне в Чако, и о сегодняшнем Парагвае. Он не был первым, кто раскрыл всю неприглядность этой войны. За два десятилетия до него парагвайский писатель и общественный деятель Арнольдо Вальдовинос опубликовал роман «Кресты кебрачо», Хосе Мариа Каньяс — новеллу «Земной ад», боливиец Оскар Серруто — роман «Огненный поток». Заслуга Аугусто Роа Бастоса состоит в том, что он не ограничился разоблачением войны, а показал ее на широком историческом фоне, через судьбы целых семей, целых поколений.

Образ лейтенанта Мигеля Беры позволил писателю раскрыть драму той части прогрессивной парагвайской интеллигенции, которая стремилась найти общий язык со своим народом и поднять его на борьбу за социальную справедливость и поруганное национальное достоинство, но так и не сумела этого сделать. «Я боюсь, что в один прекрасный день… эти люди явятся ко мне и снова попросят научить их воевать… — размышляет Бера по окончании войны. — Впрочем, нет, в моих уроках они больше не нуждаются. Отгремевшая война их многому научила…» Бунтари-разночинцы уступают место рабочим и крестьянам, которые принимают из их рук эстафету и несут ее дальше. «…Объятая пламенем автоцистерна Кристобаля Хары, тарахтя по ночной равнине и буксуя на извилистых просеках сельвы, везет воду, чтобы утолить жажду тех, кто остался в живых». Роа Бастос не раскрыл политического облика этих новых революционеров— арестованного полицией студента Левши и рабочего Кристобаля Хары. Но лозунги, которые провозглашал Левша, выдвигались во время войны в Чако только Парагвайской коммунистической партией. Именно по ее призыву на фронте восстали солдаты пятого полка, заявив: «Мы не хотим драться за землю для Касадо!» Именно с компартией связал свою судьбу капитан парагвайской армии Факундо Дуарте, который поднял крестьян на борьбу против правительства (впоследствии он погиб, сражаясь в интербригадах в Испании).