Николай Байтов - Думай, что говоришь

Я слушал инструкции Сэма и горевал: «Ой-ой-ой, Господи, как мне стыдно, что я купился: прочитал этому Бобу стихотворение, как дурак!.. Он теперь будет всем рассказывать и смеяться: как я бегал в лес сочинять…»

Вдруг мой взгляд упал на книжку, которую он показывал, и я даже вздрогнул… В чём дело? Он забыл её?.. Нет, он ведь сказал, что это образ, а настоящая осталась там, он её возьмёт, когда выйдет из кабины… Тьфу, глупость какая! Почему ж тогда он не оставил ружьё и лыжи? — Нет, книжку он забыл нарочно: чтобы она дразнила меня! Нет уж, дудки — не буду я вечно рассматривать эту фальшивку и ломать над ней голову!

Я швырнул её в камин.

«Вот если он сейчас вспомнит и вернётся за ней — то-то будет смеху!»

Весна 1918 года. Революционные вихри разжигают пламя восстания, и клубится над землёй Русской угарный дым борьбы восставшего пролетариата с буржуазным миром — не на жизнь, а на смерть. Бурлит и клокочет Москва. В этом красном центре лихорадочно куётся воля народная, и здесь впервые были брошены грозные лозунги — победить или умереть. И как из встревоженного муравейника бежали в те весенние дни из Москвы все отпрыски буржуазии, интеллигенции и офицерства, которые отлично понимали, что им не по пути с революционным энтузиазмом, что идеалы социализма слишком им чужды и ненавистны.

Особенно сильная тяга во все концы мира наблюдалась среди офицерства, которому так невыносимо было расстаться со своими привилегиями, погонами и властью. Вслед за армейским офицерством потянулись, понятно, и лётчики бывшей царской армии.

Между тем события на революционных фронтах развивались молниеносно. В неимоверно трудных условиях стали зарождаться первые отряды Красной Армии, а с ней нечеловеческими усилиями революционные верхи уцелевшего Воздухфлота стали восстанавливать его боевую мощь. Лётчикам, находившимся на территории Советской власти, надо было решить быстро и твёрдо: идти ли за народ или против него? Лучшие летуны старорежимной авиации (Казаков, Модрах, Свешников, Шебалин и др.) решили этот вопрос коротко и быстро — тайком, со всеми хитростями стали они пробираться на север, где к этому времени англичане высадили десант и совместно с русским офицерством образовали Мурманский плацдарм. Рискуя быть схваченными в дороге, терпя лишения и голод, они, вырвавшись из «красного ада», упорно стремились к «культурным европейцам», где ожидали торжественной встречи и где, несомненно, им казалось, они будут играть в авиации доминирующую роль. Но горькие разочарования ждали гордых патриотов и защитников посрамлённого «государства Российского». Англичане приняли их крайне холодно, наградили чинами рядовых, назначили им половинный паёк (в сравнении с английскими лётчиками) и только самых лучших произвели в лейтенантов английской службы. Тяжёлая судьба выпала на их долю: англичане третировали их со свойством привыкших понукать рабами господ, заставляли летать при таких тяжёлых атмосферных условиях, что лётчики бесславно гибли, не справившись со снежной бурей (5 марта 19-го года Кропинов и Смирнов), — однако же их смерть не остановила английских командиров: они заставили вылететь в тот же день других русских, в то время как английские лётчики спокойно тянули своё виски и окутывались ароматным дымом сигар…

Бесславно гибли один за другим лучшие русские лётчики, и их молодые загубленные жизни нисколько не повлияли на общий успех «союзников» на Севере: по настоянию великобританской рабочей партии англичане спешно эвакуировали Северную область. Тяжёлым кошмаром веет от воспоминаний очевидцев трагедии русских лётчиков на Севере, которые из-за своей политической близорукости столь бесславно погибли за несбыточные идеи — раздавить власть Советов и закабалить надолго Россию, эту должницу по отношению к «храбрым и добрым союзникам войны 14–18 гг.». И вот ради счастья и благополучия этих «добрых союзников» где-то в березняке, в снегах далёкого Севера стоят молчаливые кресты из скрещенных винтов, а на них скромные дощечки: Казаков, Свешников, Кравец, Кропинов…

Ещё в середине 18-го года многие колеблющиеся лётчики кончили в конце концов колебаться и стали перелетать в стан белых — к чехо-словакам и к Колчаку. Изменнически бежавший от нас Борейко стал во главе колчаковской авиации. Но и здесь «перелётчиков» из красного лагеря встретили сильные разочарования: интриги, борьба за власть (лагерь Борейко и Бойно-Родзевича), пренебрежительное отношение командования к лётному составу, который голодал, по месяцам не получал содержания, — всё это сильно подрывало дух колчаковских лётчиков, летавших к тому же на устаревших самолётах, французских и американских. Лучшим показателем морального состояния этих лётчиков может служить пример Смольянинова, реакционность которого сказалась ещё в те дни, когда он самовольно улетел с Рум-фронта в Салоники, дабы не участвовать в «позоре русского народа». И вот этот Смольянинов, попавший к Колчаку, собирался определённо перелететь к нам, не будучи в состоянии больше переносить отношения командования к лётчикам. Только трагическая гибель помешала ему осуществить это намерение, а то бы он… (во время полёта он сгорел в воздухе…)