Николай Байтов - Думай, что говоришь

Священник поверил ему. Но когда они приблизились к берегу и вдруг стал виден крокодил, лежащий, подобно огромному бревну, священник вскрикнул и бросился бежать. «Стой! стой! именем Господа!» — закричал Гелен. Священник остановился. «Умоляю тебя, отче, не бойся этой твари Божией. Ты сам знаешь, что вся тварь повинуется Творцу. Но чтобы тебе это лучше уразуметь, скажи сам этому крокодилу». — «Что?» — еле внятно прохрипел священник. Он стоял выпучив глаза. «Скажи ему: «Именем Господа! повернись пастью к воде!» Священник трясущимися губами повторил слова Гелена. В ту же секунду крокодил приподнялся, лапы его напружинились, и весь корпус подался вперёд, как стрела. Но он остался на месте и не повернулся. Как и прежде, его маленькие глаза совершенно ничего не выражали. «Отче, скажи более громко! — попросил Гелен. — Скажи с властью!» — и священник снова, хотя с видимым трудом, но на этот раз громко и отрывисто выкрикнул приказание. Крокодил повернулся. «Садись на него, отче…» Священник стоял, как будто ноги его приросли к земле. Тогда Гелен сам сел на крокодила и обернулся: «Садись позади меня, отче! Не бойся. Он перевезёт нас обоих». И священник, ничего не понимая, поражённый удивлением, тоже сел. «Прикажи ему именем Господа плыть на тот берег». — «Именем Господа! плыви!» — крикнул священник, и крокодил с места стремглав бросился в воду.

Так они вдвоём пересекли реку. Потом они направились к обители, а крокодилу Гелен приказал следовать за ними на расстоянии десяти локтей.

Все пять старцев ожидали их у ворот. Гелен поклонился им, а затем обернулся к крокодилу. «Ты видишь этих Божиих людей?» — спросил он. Глаза крокодила смотрели на него не мигая. «Зачем ты причинил им зло? зачем пожрал их братьев?» — Гелен заглянул в глаза глубже, но там была такая же стеклянная пустота, как и на поверхности. «Ты понимаешь, какое зло ты носишь у себя внутри?» — воскликнул Гелен. — Пустота и неподвижность… Полное оцепенение… Отсутствие малейшей беглой искорки… «Ты понимаешь, что тебе лучше издохнуть, чем носить это зло? Да, лучше издохнуть, чем пожирать людей Божиих и пугать их до смерти! Ты это понимаешь?» — Пустота и неподвижность. Застывшее стекло, всё вокруг просто отражающее своей поверхностью, как зеркало. «Понимаешь? — крикнул Гелен. — Ну так исполни это, именем Господа!»

Тогда крокодил внезапно открыл пасть, и все с ужасом увидели, как оттуда потоком извергается коричнево-зелёная смрадная пена. Он ещё выше приподнялся на лапах и весь напрягся каким-то неимоверным усилием… И тут, как молния, судорога пробежала вдоль его туловища. Тотчас кожа на нём с громким треском лопнула — также вдоль, с обоих боков. И внутренности кучей вывалились из него на землю, мгновенно распространяя вокруг столь нестерпимое зловоние, что потрясённые иноки не прежде могли уйти в ограду обители, как только набросав сверху мёртвого чудовища большую кучу песка, чтобы унять смрад.

Армянское радио спрашивают, бывает ли — —

Да, бывает. Не так много, как рисуется воображению обывателя. Но вот, например, одна история. —

Болван Бодлер давал собаке нюхать духи. Подобно ему, моя случайная подруга, которую я увёл в ночь с веранды дома отдыха «Поленово», спросила, читал ли я, конечно, Асадова. Естественно, я убежал от неё. «Мы не ёбари, мы — алкоголики», — пошутил я. Это произвело неприятное впечатление. Обыватель не понимает цитирования. Запомни это себе на будущее, может пригодиться, когда вот так же. Да, я ловко от неё отделался и отомстил одним махом. Чей вкус (слух) остался оскорблённее? —

Не надо никаких речевых кавычек, всяких этих «так сказать» и «так называемый» — их не надо. Я не люблю цитирования как цитирования. Когда говоришь метафорически, тогда тоже. «Я, дескать, не поэт и применяю метафоры не для — а в качестве как бы терминов». Ночь выросла очень тёмная, плотная. Края воды не видно. Слева — там кусты, что ли? — сильно плеснула щука. Песок идёт рыхлый, ноги вязнут, потом плотнее: значит, сейчас вода. Ещё левее — гораздо левее, то есть километра четыре вверх — там Борисов-Мусатов спасал утопающего мальчика. Снова плеснула. Потом Добычин у себя в Двинске (?) любил рассматривать подобные картины (а той не видел). Не так часто, как хотелось бы воображению. Я разделся. «Хорошо бы развести маленький костерок, — подумалось мне, — а то — как я потом найду одежду?»

Я плыл против течения, чтобы не сильно снесло. Вода такая тёплая, что не чувствуешь: болтаешься, как в небытии. Мне часто снится — или даже в бодрствующем сознании живо представляется — та железка, благодаря которой я когда-то лишился большого пальца левой руки. Она толстая, плоская, в коросте ржавчины. Приспосабливая для сушки грибов, я сгибал её молотком, а она снесла мне полногтя. Ну и — гангрена. Плывя, я вдруг опять её увидел — и удивился было: ведь она тяжёлая… В тот же момент она безмолвно пошла ко дну, и моё удивление пропало, почти не успев проявиться. Вместо него возникло — как в тот день, только утром, мы с А. Ф. сначала пилили, а потом кололи сосновые дрова недалеко от «французской кухни». Я старался держаться независимо и не стесняться. Тем не менее пришлось сказать А. Ф.: «Вы не думайте, что я такой слабый. Я, на самом деле, в последнее время довольно много работаю физически. И я в последнее время окреп и приобрёл кое-какие навыки. Ведь я ушёл с той работы, и теперь я работаю в — —» — «Ты работаешь в — —? — переспросил А. Ф. — Вот это здорово!.. Вы там, я слышал, что-то строить затеяли?.. Постой, но там же у вас служит, по-моему, этот… этот… как его…» — «Да, он там. Часто, когда я сплю, у меня левая рука — и именно вот большой палец — бывает выставлена (выставлен) особенно далеко из-под одеяла. Кто-то проходит второпях мимо раскладушки (и он — нередко) — ну и, конечно, задевает… Потом принимается тянуть за палец, дёргать: «Просыпайся, мол, тебе пора». Просыпаюсь — а никого нет». — «Да, это не очень-то приятно», — заметил А. Ф. Я подплыл к берегу. «Ведь у меня была же мысль развести маленький костерок, — корил я себя, — а теперь где я? выше? ниже?»