«Политики вызывают доверия только когда молчат а молчат они только на веревке», — оборвал дискуссию Афанасий Голохват.
Теперь у Авдея Каллистратова переменилось настроение, он читал комментарии, и его душила злость: одно дело самому признать загубленную жизнь, другое — когда на это укажут. Как при разговоре с иностранцем, в нем проснулся обиженный русский.
«А вера? — развернулся он на сто восемьдесят градусов, забыв, что писал несколькими коммами ранее. — То незримое, что отличает нас от европейцев? Мы — стихийные метафизики. Это сейчас кругом мещанство процветает, вещизм. Но это пройдет, народ, как ребенок, его воспитывать надо, а не бросать на произвол, как маугли».
«Кто?» — тут же спросил Никита Мозырь
«Что кто?»
«Кто воспитывать будет? Вы? А Афанасию Голохвату недавно писали: «Меня увольте, мне бы с собой разобраться». Определитесь, наконец, «Иннокентий Скородум»!»
Авдей Каллистратов увидел торжествующую улыбку Никиты Мозыря, которая заставляла взглянуть на себя. «Действительно, одному одно, другому другое, — покраснел он, будто его поймали за руку. — Выходит, с собой еще не разобрался».
«Вы не патриот! — поддела его «Дама с @». — И народ не любите, и Родину. «Иннокентий Скородум», а вы не из малого народа, с библейских времен рассеянного по земле?»
Авдей Каллистратов представил Дашу, ее сердитое лицо, когда она бросала ему это несуразное обвинение, но ответил ей, будто незнакомой, будто «Даме с @», будто самому себе:
«Всю жизнь считал себя русским почвенником, не думал об эмиграции, и тех, кому, где хорошо, там и Родина, недолюбливал. Да что там, недолюбливал, ругал почем зря! А под старость вдруг понял, что я-то и есть еврей, гонимый в своем Отечестве, всюду чужой! И к тому же чистый либерал. В минуту общественных потрясений все встает на свои места».
«Общественных потрясений? — тут же прицепился Сидор Куляш. — Не довольно ли их? Россия исчерпал лимит революций!»
И пока Авдей Каллистратов колебался, вступать ли с ним в полемику, разразился длинным постом Афанасий Голохват:
«Говорят революционеры чтобы сплотиться быть решительными и не выдать при аресте свою тайную организацию должны быть повязаны кровью и с этой целью могут убить даже своего же товарища колеблющегося шатающегося а разве вы тут в группе не исключили Раскольникова не вычеркнули его из списка живых потому что в виртуальной реальности то на что вы его обрекли означает смерть так чего пугаться революций если вы каждый день и так убиваете».
«Угораздило здесь родиться! — появился под ним комментарий «Модэста Одинарова». — Теперь уезжать — плакать, оставаться — рыдать. А посетить мир в его минуты роковые? О, наш народ в такие мгновенья показал себя во всей красе! Несколько хулиганов терроризируют толпу. Все молчат, терпят. Наконец, кто-то не выдерживает, выходит вперед. И тут начинается! «Да кто он такой!» «Ему что, больше других надо?» «Тоже, смельчак, на их место, видать, хочет!» И сзади за одежду тащат, готовые разорвать. Нет, наш народ без кнута, как без пряников!»
«Так народ пробуждать надо расталкивать нести в его массы идеи», — заступился за соотечественников «Афанасий Голохват».
«Вот и пробуждайте, — открестился от народа «Иннокентий Скородум». — Пока не устанете, почувствовав, что поднимаете пьяного, который снова и снова валится в грязную лужу и блаженно храпит».
Написав это, Авдей Каллистратов вдруг почувствовал, что давно перешагнул свой возраст — тот, которым измерял время внутри, — он увидел, что теперь не только на улицах, но и здесь, в группе, окружают молодые люди, которым не понять его иронии, порожденной печалью и отчаянием. Ему захотелось вдруг снова стать молодым, рубить с плеча, не оглядываясь назад, не заглядывая вперед, и под влиянием минуты он решил объясниться:
«Поймите, я уже немолод, чтобы связывать жизнь с переменой власти, надеясь на грядущие улучшения. Скорее наоборот, все только ухудшится. Потому что власть — это болезнь, и новая всегда острее хронической. Но поверьте, когда рухнет действующая, я буду счастлив!»
Это понравилось всем без исключения.
Авдей Каллистратов улыбнулся, опять подумав, как доверчивы люди и как легко их обмануть, говоря то, что им хочется услышать. А на сайте развернулась ожесточенная полемика. Не слушая друг друга, на ее площадке толкались, как в набитом до отказа автобусе.
«То, что вы описали, «Модэст Одинаров», когда сзади одергивают свои, называется «синдром псарни», хорошо известный в психологии эффект, — посчитал своим долгом просветить «Олег Держикрач». — Когда накалены страсти, тявкают сначала на хозяина, но власть высоко — не укусить, и тогда от бессилия начинают грызться между собой».
Читать дальше