Александр Силаев: Рассказки конца века

Он повращал ключами в замочных скважинах, дверь закрылась. Он устремился вниз, без матов и свистов, вежливо и культурно — отличник все-таки, не шпана. Этажом ниже стояли трое соседей и какой-то незнакомый мужик. Один из них хвастался:

— А у нас зарплата маленькая.

— А у нас зато вовремя не платят…

Третий сосед вступил в разговор:

— А я позавчера кровать пропил, на полу теперь сплю.

— Ну и я могу пропить, подумаешь.

— Куда тебе! Зарплата маленькая, — передразнил соседа незнакомый. — А у меня вообще никакой.

— Ишь ты, бичара…

Все трое посмотрели на него с уважением.

Ну и ну, подумал Влад, сторонкой обходя троих мужиков: скорей на улицу, скорее к майскому солнышку.

Во дворе Влад увидел пацана Колю, этой весной вернувшегося с колонии. Сегодня он потуплено смотрел в землю, шаркал ботинком и вел себя не по-нашему.

— С добрым утром, молодой человек, — обратился Коля. — Не соблаговолите ответить на мою просьбу и милостиво предоставить мне заем, ну скажем… в размере одного доллара США?

— Зачем? — выдавил из себя Влад.

— Стыдно признаваться, но именно данной суммы не хватает мне для принятия излюбленного мной горячительного напитка.

— Так тебе на бухло? — догадался Влад.

Коля покраснел и поморщился.

— В некоторой степени, да.

— Но почему доллар США?

— Собственно говоря, я имел ввиду рублевый эквивалент данной суммы. Если вас, конечно, не затруднит.

Серьезные очки и юный возраст не мешали Владу оставаться принципиальным. То есть денег, например, не давать. (Ну если только наркоману с ножом — а так нет, особенно Коле).

А сегодня дал. По-братски так, даже с улыбкой.

Коля рассыпался в благодарностях. Пришлось принять его искренние и нижайшие поклоны — сильно уж об этом просил. И расстались они, благородные юноши, как в море корабли: к магазину побежал Коля, в школу поспешил Влад.

Храм знаний был сегодня вызывающе неожидан. Над парадным входом, например, красовалось: «Учиться, бля, учиться и учиться». А рядом плакатик помельче: так себе, ерунда-агитка, призыв, что ли, заниматься онанизмом…

Уборщица, она же гардеробщица и сторожиха, молодая, до безумия привлекательная девушка лет двадцати пяти, в мини-юбке, прозрачной блузке, с падающими на плечи светлыми волосами… хватала в вестибюле за рукав испуганных потных восьмиклассников, слезно умоляя позволить ей заняться с ними любовью. Ну хоть быстро, хоть минет, хоть кому-нибудь! За это она сулила им деньги, причем немалые. Восьмиклассники с видом оскорбленного достоинства отнекивались и шли дальше. А красавица, заламывая руки, безудержно рыдала, и шептала, и вопрошала, наверное, Господа Бога: что, неужели снова идти на улицу, снова стариков снимать? Влад ей сочувствовал, и даже хотел что-то предложить ошеломляющей девушке, но не предложил, конечно, а пошел прочь, застенчивый, удивленный, но не раздавленный полностью — увиденным, услышанным, близко принятым. Так и шел, шел, шел, думая о страданиях дивной феи, так и дошел до класса, а там и первый урок через две минуты начался.

Учитель физики был сегодня взлохмаченный и в черных очках. Он гнул пальцы перед носом учеников и походя соблазнял хорошеньких учениц, не забывая между тем покуривать сигаретку. Запивал он свои лекции шампанским из стоящей на учительском столе здоровенной бутыли. Владу его поведение казалось интересным, хоть и немного странным: во-первых, он всех жутко ревновал и не позволял ученикам приближаться к девочке, за которой ухаживал; во-вторых, он был нетактичен, не угощая никого от широкой мужской души — так и скурил всю пачку один, так и вылакал всю бутылку. А как вылакал, так и бросил: «Ладно, поехали, урок все-таки». Вышел к доске и начал гнуть пальцы там.

— Конспектируйте, пацаны… Ручки в руки или линяйте отсюда, не вам, что ли, говорю, шконки сраные? К телкам тоже относится, тут вам не халява, не бордель, здесь покруче — аудитория здесь, понятно? Значит так… Эйнштейн был правильный пацан, хоть и физик, а ты записывай, курва, а не смотри на меня… Что, повторить? Он был физик. Ясно говорю — ФИЗИК. Усекли? Поехали дальше. Нормальные люди его не понимали и понимать не будут, потому что он Эйнштейн, а они лохи — куда им, по жизни траханым. Что, в облом? Вы мне понтоваться-то бросьте…

На задней парте раздался кашель. Это его взбесило.

— Что, не по кайфу? Обломно сидеть, наверное?

Он ткнул пальцем в мирно сидевшего за второй партой Влада.

— Вот тебе обломно, я вижу? Ты не о физике сейчас думаешь. Я, правда, тоже не о ней думаю, но мне — все можно, а ты? Кто ты? Чмо в большой науке, и в малой. Так вали, понял? Не туда… К доске вали.