Имре Кертес - Самоликвидация

Да, она говорила правду. Только так смог я избавиться от этой связи, которая давала мне столько радостей, но в то же время и столько страданий… Я вдруг со страхом увидел, что она уже взялась за ручку двери, и, не найдя ничего лучше, спросил, не вызывали ли ее в полицию.

— В полицию? Зачем? — Она остановилась, обернулась ко мне, отпустив ручку. Я поведал ей о разговоре с полицейским, потом сказал, что если ее до сих пор не трогали, то, уже наверное, и не будут, и что ей нечего опасаться: ведь то, что она сделала — если она не посвятила еще кого-нибудь, — доказать невозможно.

Я видел, она успокаивается, и тогда спросил: есть ли у нее какое-нибудь объяснение, почему Б. покончил с собой?

— Перегорел, — подумав, сказала она тихо и, как мне показалось, с болью. — Сопротивление исчезло, перед ним открылся весь мир. А искать себе новую тюрьму ему надоело.

Да, звучало это неплохо. Я спросил, встречалась ли она с Б. незадолго до смерти. Или, может быть, разговаривала с ним?

— Ни то, ни другое, — сказала она.

— Тогда как попала к тебе рукопись? — спросил я.

— Какая рукопись? Ты опять про этот роман? Почему ты не можешь поверить, что никакого романа не существует?

— Потому, — сказал я, — что он должен существовать.

— Что ты вбил себе в голову? Что за мания? Почему ты мне не веришь?

— Послушай, Юдит… Не мог он так умереть. Любой другой мог бы, а он — нет. Или неправда, что он умер, или — что не оставил после себя что-нибудь. Его смерть — это факт. Остается второе: его наследие — не полное. Чего-то в нем не хватает. Не хватает итоговой вещи, КНИГИ. Без нее он не ушел бы. Настоящему писателю подобное дилетантство несвойственно.

— Опомнись, Кешерю. Что за бред ты несешь!

— Не думаю, что это бред. Юдит, меня на этом поприще удерживает только вера. Что такое редактор без веры, без духовной цели? Что такое редактор в жестоком, безграмотном мире, где цензура пронизывает все? Никто и ничто. Слуга, выправляющий чужие сочинения, буквоед-корректор… Но я верю в литературу. Человек живет, как червь, а пишет, как боги. Когда-то люди знали, но потом забыли великую тайну: мир состоит из разрозненных черепков, мир — непроглядный, беспорядочный хаос, и единственное, что поддерживает его как целое, это письменность. Если есть у тебя некий образ мира, если ты не забыл все, что происходило, если у тебя вообще есть мир , — этим ты обязан письменности, литературе; связь вещей в мире, связь тебя с миром беспрестанно творится невидимой, скрепляющей нашу жизнь паутиной, логосом. Есть древнее, библейское слово: «книжник». Оно давно вышло из употребления. Книжник — не то, что талант; книжник — не то, что хороший писатель. Не философ, не языковед, не стилист. Если он даже косноязычен, если ты не сразу его понимаешь, все равно: книжника ты узнаешь с первого взгляда. Б. был книжником. То, что он оставил, не должно потеряться, потому что он оставил это для нас. В этом кроется его тайна. Написанное им принадлежит не только ему, но и нам. И то, почему он сделал то, что сделал, тоже касается всех нас. Если я буду знать почему, то я узнаю, должен ли я следовать его примеру или могу выбрать иное решение. Возможно, то, что я должен понять, всего каких-нибудь пять слов, но эти пять слов — ключ ко всему. Конечный остаток, смысл бытия…

— Ключ ко всему, конечный остаток… Я начинаю бояться за тебя, Кешерю.

— И правильно делаешь, Юдит. Ты должна отдать мне рукопись. Я должен прочесть ее, отредактировать — и сделать доступной людям. Не уклоняйся от вопроса, Юдит. Я пойду до конца. Если надо, прибегну к шантажу…

— И чем ты собираешься меня шантажировать?

— Еще не знаю. Придумаю. Поговорю с твоим мужем…

— Только не это, Кешерю!

— Смотри-ка, ты испугалась!

— Не вздумай изгадить мне жизнь. Смысла в этом все равно нет, ты ничего не добьешься. Мой дом, семья очень далеки от…

— Тебе не удастся меня переубедить. И разжалобить не удастся. Я ни перед чем не остановлюсь. Я способен на все, Юдит.

— Да. Вижу. И боюсь тебя.

Мне нравилось с тобой жить, Адам, потому что ты никогда не пытался разрушить ту крохотную дистанцию, которая, видимо, нужна в каждой любви.

Помню, как я в тот день ждала тебя. Ужин я накрыла на террасе, зажгла свечи, благо весенний вечер был тих и безветрен. Детей я уже накормила и уложила. Вскоре послышался шум подъехавшей автомашины. Стояла такая тишина, что я отчетливо различала даже жужжание механизма, поднимающего решетку на въезде в гараж, потом глухое урчанье двигателя, звук открывающейся двери, твои шаги, потом наконец твой голос: ты звал меня. Я побежала к тебе, острый каблук застрял на мгновение в какой-то невидимой щели на полу, я едва не упала.