Владимир Шинкарев - Конец митьков

Зачем идти метать бисер перед свиньями, зачем подвергать сомнению «уверенность в своем величии и неповторимости», когда Митя знает, что обаятелен именно в контексте митьков?

— Я не гордый, — задумчиво говорит он. — Передембель и не может быть гордым. Меня и так все знают.

— А если кто не знает?

— Я с такими не разгоэариваю. («Митьки: часть тринадцатая»)

Это тревожная ситуация. Центр тяжести должен быть внутри человека, нельзя рассчитывать, что тебя будет что-то подпирать, что-то, к чему ты сможешь безбоязненно, навсегда прислониться: к жене, работе, богатству, положению. Уберут подпорку, и грохнешься.

Митя оперся на книгу «Митьки» всей тяжестью. И живопись-то стала «агитационная». Можно было бы догадаться, что он не успокоится, пока митьки не перейдут в его единоличное распоряжение, инстинкт самосохранения у Мити развит хорошо.

Вот эта ситуация и подвигла Флоренского обратиться ко мне с заявлением: если все так и пойдет, то «Митькам» конец. Подвигла, скажем так, на попытку предупредить меня о бесславном конце «Митьков», когда Митя завладеет ими и искромсает на свой вкус.

А дело уже реально к тому шло, Митя смелее заговорил о своем взгляде на природу митьков.

Вот два практически одинаковых суждения Дмитрия Шагина о происхождении митьков: «По версии самого Д. Шагина, его друзья распространили на себя нежное прозвище „митек", коим отец именовал Митю» (1988). «Дима, кто придумал это слово — „митек" ? <...> — Мой отец, художник Владимир Шагин» (2006).

Как видим, представление Дмитрия Шагина о происхождении митьков не претерпело изменений за 20 лет, но странно: и до этих высказываний, и после, и в промежутке Митя говорил совсем другое.

1990 год, интервью с Петром Вайлем:

ШАГИН: В 84-м году Шинкарев написал такую книжицу «Митьки», там он фактически и предложил создать движение, как были, например, хиппи на Западе, и назвать в честь меня, Дмитрия Шагина. <...>

ВАЙЛЬ: Почему Шинкарев предложил назвать движение именно в честь Дмитрия Шагина?

ШАГИН: Это у него надо спросить. Видимо, он счел, что я такой наиболее, что ли, представительный, самый выраженный митек. («Рапогата», №504, 1990.)

2004 год, 20 лет движения митьков:

КОРРЕСПОНДЕНТКА: Почему юбилей отмечается именно в этом году, есть конкретная точка отсчета начала движения митьков?

ШАГИН: В 1984 году было придумано само слово «мить-ки». («Вечерний Петербург», 16.04.2004 г.)

Ну, Вайль читал «Митьков» еще в 1985 году, ему бесполезно вкручивать, что митьков придумал Митин отец. Но даже слабо информированной корреспондентке Митя говорит относительную правду. Впрочем, может быть, он имеет в виду, что это Владимир Шагин придумал слово «митьки» в 1984 году? Да нет:

ШАГИН: Название «митьки» появилось после того, как Владимир Шинкарев написал книгу «Митьки». (Интервью с А Гуницким. «Записки старого рокера», «Амфора», 2007.)

Параллельно, в эти самые дни, другому корреспонденту Митя объясняет, что Дмитрий Шагин — создатель бренда «митьки».

Митя свободен и не связан никакими догмами в толковании вопроса о природе митьков, все зависит от того, каков корреспондент.

Если корреспондент вредный, въедливый, давно слышал о митьках и даже читал книгу — Митя такой установке не противоречит: да, была книга.

Нормальному корреспонденту Митя предлагает другую версию, куда более простую и стройную: Дмитрий Шагин (в дальнейшем именуемый «мы, митьки») — это и есть митьки. По нормативным требованиям для института митьков желателен только один хозяин, он же автор, создатель, основатель, идеолог и разработчик. Корреспонденту «фельетонной эпохи» именно того и надо.

(Напомню, что такое «фельетонная эпоха»: «Признаемся, мы не в состоянии дать однозначное определение изделий, по которым мы называем эту эпоху, то есть „фельетонов“. Похоже, что они, как особо любимая часть материалов периодической печати, производились миллионами штук, составляли главную пищу любознательных читателей, сообщали или, вернее, болтали о тысячах разных предметов», — и дальнейший гениальный текст Германа Гессе. Нам остается только горько усмехаться, что Гессе называл «фельетонной» эпохой, временем предельной профанации культуры, — первую половину XX века. Современный потребитель фельетонов уже не может сосредоточиться на болтовне, он считает достаточным иметь одно-два сведения по всем вопросам, которые его лично не трогают.