Йоханнес Зиммель - Любовь — всего лишь слово

— Завтра в три.

— Поцелуй меня.

Платье у нее задралось, и я вижу ее красивые ноги. Глубокий вырез ее платья, ее кошачье лицо, глаза, которые уже полуприкрылись. Ее большой рот. В этот момент для меня уже все — хоть трава не расти! Я протягиваю руки, чтобы обнять ее и поцеловать, но слышу какой-то шум.

Мы молниеносно отстраняемся друг от друга. В гостиную входит господин Лео с кофейным сервизом на подносе. Он улыбается.

— Вы что забыли, что перед тем как войти, положено постучать?

— Я стучал, милостивая государыня. Милостивая государыня и господин Мансфельд, должно быть, не слышали, — говорит слуга Лео и начинает расставлять сервиз на мраморном столе. — Наверное, в камине слишком громко трещали дрова, — поясняет он при этом.

Поверх его склонившейся над столом головы мы смотрим друг на друга — Верена и я, — и тут вдруг мне приходит в голову нечто такое, о чем мне неудобно писать — настолько сентиментальным и слащавым это может показаться. Но я все равно скажу об этом, потому что это должна быть честная книга. Итак, я вдруг с предельной ясностью осознаю: Верена будет единственной настоящей любовью в моей жизни. И я буду в ее жизни единственной настоящей любовью. После нашей любви у нас уже больше ничего не будет. Ни у нее. Ни у меня. Уже ничего.

Этой ночью очень тепло.

Когда я в половине второго вхожу в свою виллу, все уже спит. В другой раз я бы сам посмеялся и над собой, и над тем, что я сейчас делаю. Я беру в своей комнате бумагу и карандаш, достаю из прикроватной тумбочки карманный фонарик. Затем иду на балкон, включаю фонарик и сажусь на скамейку. Фонарик вешаю на гвоздь. Его свет падает на блокнот, лежащий у меня на коленях.

Как сказала Верена сегодня вечером? «Любовь — всего лишь слово».

Итак, любовь — всего лишь слово?

Любовь?

Любовь — это все. Это все. Все.

И вот я, дурачок-романтик, сижу и вывожу на первом листе: «ЛЮБОВЬ — ВСЕГО ЛИШЬ СЛОВО». Роман.

И на втором листе: ПЕРВАЯ ГЛАВА. Это было совсем просто.

А что дальше? С чего начать? С какого события? И тут все просто. Я начну с самого начала. С того, как я прилетел в аэропорт Рейн-Майн. Я пишу:

Прямо не знаешь, смеяться или плакать, но всякий раз, когда я возвращаюсь в Германию, начинается один и тот же спектакль. И так уже семь лет подряд. Неужто за все это время господа из таможни так и не смогли усвоить, что человек, который значится в розыске и подлежит немедленному аресту, — не я, а мой чертов папаша. Он — а не я…

Что-то меня отвлекает: Я поднимаю голову. Над темными кронами деревьев виднеется белая вилла Манфреда Лорда. В одном из окон вспыхивает огонек: раз, еще раз, длинный сигнал, опять длинный, короткий, длинный, короткий.

Верена! Она увидела свет моего фонарика.

Д… О… Б… Р… О… Й… Н… О… Ч… И… Д… О… Р… О… Г… О… Й — передает она морзянкой.

«Доброй ночи, дорогая», — отвечаю ей я.

После этого на меня нападает такая сентиментальность, что я уже едва могу дописать до конца фразу. Я гашу свой фонарик. И в вилле наверху тоже гаснет свет.

Она сказала, что любовь — всего лишь слово. Она сказала, что она шлюха. Я ей возражал. Но возражать было вовсе не обязательно. И все же! Разве шлюхе так и суждено всю жизнь оставаться шлюхой? Разве шлюха не может полюбить? Разве она не может измениться? Она сказала, что никогда не полюбит мужчину, потому что хорошо знает мужчин. А знает ли она их? Действительно ли она никогда не полюбит? Всегда ли человек следует своим собственным жизненным правилам? Я думаю, что на самом деле никто так не жаждет любви, как она.

Она, которая пытается доказать себе самой и мне, что любовь — всего лишь слово…

На цыпочках я возвращаюсь в дом. В одной из комнат еще горит свет. Я вижу это, потому что верх двери этой комнаты стеклянный. Бесшумно подхожу к двери. Это комната господина Хертериха, нашего воспитателя. В рубашке он неподвижно сидит на кровати, опустив голову и обхватив ее руками. Он производит впечатление полнейшей, абсолютнейшей безнадежности.

Вот так же наверняка по всему свету в своих комнатах сидят мужчины, которые не достигли своей цели, которые хотели больше, чем смогли, которые потерпели крушение из-за того, что называется «силой обстоятельств».

У всех у них была цель! Прекрасная, высокая, гуманная. Многие годы они боролись за ее осуществление, жертвовали своим здоровьем, шли наперекор фактам. А что потом? Потом настал день, когда они признали поражение и смирились. Почему они сдались? Собственная неспособность и осознание этой неспособности. Собственные ошибки. Семья. Дети. Нехватка денег. Слишком много взятых на себя обязательств. Увлечение алкоголем. Они впустую потратили свое время и свою жизнь. Теперь они поняли это. Теперь у них была полнейшая ясность: ничего уже больше не изменится до самой могилы.