Видиадхар Найпол - Ч. Вордсворт

Он сказал правду. Плоды манго были сладкие и сочные. Я съел штук пять или шесть, и желтый сок манго тек по рукам к локтям и по подбородку и капал на рубашку.

Когда я вернулся домой, мать спросила:

— Где это ты пропадал? Вообразил, что стал взрослым, и теперь можно шляться по всей округе? А ну-ка, срежь мне прут.

Она больно отстегала меня. Я выбежал из дома, поклявшись себе, что никогда не вернусь обратно, и отправился к Ч. Вордсворту. Я ужасно злился, из носа текла кровь. Ч. Вордсворт сказал:

— Не плачь, пойдем лучше погуляем.

Я перестал реветь, но еще всхлипывал. Мы пошли гулять. Мы шли по Сент-Клэр-Авеню к «Саванне» [4] «Саванна» — название парка. и вышли к ипподрому. Ч. Вордсворт сказал:

— Давай, ляжем на траву и будем смотреть в небо, и я хочу, чтобы ты задумался, как далеки от нас вон те звезды.

Я сделал, как он велел, и тогда понял зачем. Мне казалось, я стал пустой, и в то же время я чувствовал себя таким огромным, таким великим. Я забыл про обиду, и слезы, и побои.

Когда я сказал, что мне уже лучше, он стал показывать звезды и говорить их названия, и я особенно хорошо запомнил созвездие Ориона-Охотника, даже не знаю, почему. Я и сейчас могу найти его на небе, хотя остальное давно забылось.

Неожиданно глаза ослепил свет фонарика, это был полицейский. Мы встали с травы. Полицейский спросил:

— Что вы здесь делаете?

Ч. Вордсворт ответил:

— Я задаю себе этот вопрос вот уже сорок лет.

Мы подружились, Ч.Вордсворт и я. Однажды он сказал:

— Ты никому не должен рассказывать обо мне и о манговом дереве, и о кокосовой пальме, и о сливе. Ты должен держать это в тайне. Если ты расскажешь кому-нибудь, я все равно узнаю, потому что я поэт.

Я сдержал слово.

Мне нравилась его маленькая комнатка. Мебели в ней было не больше, чем у Джоржа в передней, но выглядела она чище и опрятнее. И в ней жило одиночество. Однажды я спросил:

— Мистер Вордсворт, зачем вам столько кустов во дворе? От них ведь такая сырость.

Он ответил:

— Послушай, я расскажу тебе одну историю. Когда-то давным-давно юноша встретил девушку, и они полюбили друг друга. Они любили друг друга так сильно, что поженились. Оба были поэты. Он любил слова, а она траву, и цветы, и деревья. Счастливо зажили они в маленьком домике, и вот однажды девушка-поэт сказала юноше-поэту: «Скоро у нас в семье будет еще один поэт». Но маленький поэт не родился, потому что девушка умерла, и он умер вместе с ней, внутри нее. Юноша сильно опечалился и сказал, что не тронет и травинки в саду девушки. Так сад и остался, разросся и одичал.

Я поднял глаза на Ч. Вордсворта. Казалось, он постарел, пока рассказывал мне эту чудесную историю. И я все понял.

Мы совершали долгие прогулки вместе. Ходили в ботанический сад и сад камней. В послеполуденное время забирались на Чэнселлор Хилл, смотрели, как сумерки спускаются на Порт-оф-Спейн, и видели, как в городе и на кораблях зажигаются огни.

Он делал все так, словно впервые в жизни. Он делал все так, словно совершал церковный обряд. Бывало, спросит меня:

— А как насчет мороженого?

И когда я кивал, он становился очень серьезным и говорил:

— Так, а какое кафе мы почтим своим присутствием? — будто это было так важно. Потом задумывался ненадолго и наконец произносил:

— Думаю, мне удастся договориться о покупке вон с тем заведением.

Мир наполнился волшебством.

Однажды, когда я был у него во дворе, он сказал:

— У меня есть великая тайна, и я хочу открыть ее тебе.

— Настоящая? — спросил я.

— Да.

Я посмотрел на него, и он посмотрел на меня. Он сказал:

— Только это между нами, запомни. Я пишу поэму.

— А… — я был разочарован. Он сказал:

— Но это не обычная поэма. Это величайшая поэма в мире.

Я присвистнул. Он сказал:

— Я работаю над ней уже пять лет. Значит, закончу года через двадцать два, если буду писать в том же темпе.

— Наверное, уже много написали?

— Не очень. Я пишу только одну строку в месяц. Зато знаю точно, что это хорошая строка.

— А какую хорошую строку вы написали в прошлом месяце?

Он поднял глаза к небу и сказал:

— Прошлое глубоко.

— Красивая строка.

— Я хочу выбрать самое главное из жизни за месяц, — сказал Ч. Вордсворт, — и выразить это одной поэтической строкой. Так, через двадцать два года я напишу поэму, которая будет близка всему человечеству.

Я был изумлен.

Наши прогулки продолжались. Однажды мы гуляли вдоль парапета в Доксайте, и я спросил:

— Мистер Вордсворт, если я брошу булавку в воду, она потонет?