Нина Катерли - Курзал

У Максима процедура досмотра прошла без инцидентов, а вечером того же дня состоялись проводы. Было шумно и даже натужно весело, если не считать слез Ирины Трофимовны и мрачных шуток Григория Марковича:

— Если б я знал, что Осюнчик организует тебе этот проклятый вызов, заблаговременно оторвал бы его глупую башку вот этими руками.

— Молчи, — всхлипнула Ирина Трофимовна, — сегодня последний вечер, не надо ничего портить. А тебе, — она повернула заплаканное лицо к Максиму, — тебе я желаю только одного: быть счастливым. Где угодно, с кем угодно, но — счастливым.

Гольдин хотел что-то возразить, но промолчал, отвернулся. Что уж теперь возражать, поздно. Было достаточно разговоров и чуть ли не полный разрыв. Еще бы: сумасшедший вздумал бросить Родину, которая его вырастила, все ему дала, а он, видите ли, оскорбился из-за дураков, подонков, сидящих в этом паршивом институте. Да когда они умели ценить настоящую работу и умных людей? Нет, ты скажи — когда? Взять и искалечить себе жизнь! Свет клином не сошелся на лаборатории Кашубы, работу найти можно всегда… Брось! Не желаю слушать! Что значит — «нечем дышать»?! Всем есть, а ему нету… При чем здесь, скажите пожалуйста, второй сорт?.. Все, к твоему сведению, зависит от тебя самого. Трудись, и будешь не то что первым сортом, а экстракласс! Ландау, он что, был-таки второй сорт? Ботвинник — второй сорт? А Зельдович, трижды Герой?… А вообще-то отправляйся на все четыре стороны, но помни: будешь еще волосы рвать, чужая земля, она чужая и есть, там все будет не твое — и трава, и деревья… Слыхали? Ему здесь плохо! А где хорошо? Евреям, заруби на носу, везде плохо. И всегда. Это такой народ, он иначе не может, тем только и жив, как… как малина — ее ломают, она… Да что с тобой говорить… Не морочь ты мне голову! Это он мне будет рассказывать про историческую родину. Сам-то веришь в это? Выдумки и басни для таких лопоухих, как ты… Видеть тебя не желаю, уходи и, пока не одумаешься, не смей являться!

Максим ушел, но дня через три старики приехали к нему сами, тихие и грустные, и Григорий Маркович больше не обличал и не ругался, сказал: «Смотри, твое дело. Каждый знает, что для него лучше. Мы, в конце концов, свою жизнь прожили. Нам казалось, что хорошо…»

С тех пор никаких споров и обсуждений больше не было, на проводах Гольдин весь вечер пил водку, быстро опьянел, и Ирина Трофимовна увезла его домой.

Теперь от проводов остались только немытые рюмки на подоконнике, чужие рюмки, потому что подарены Гаврилову. Сам пускай и моет.

Все, что есть в этой комнате, кому-то подарено: тахта и стулья — соседям, подшивки старых журналов — их детям в макулатуру, книжный стеллаж и письменный стол еще позавчера увезены к Гольдиным. Остался торшер (завтра заберут), а также треснувшая кофейная чашка, какие-то кастрюльки в кухне. Граненый стакан.

Все кончено.

Даже письмо Алле в деревню Максим написал и отправил. Написать было нужно. Больше месяца тому назад, еще в июне, Алла пришла к нему среди ночи — приехала на такси уговаривать. Говорила правильные вещи, про родину, про друзей, про ностальгию.

— Ведь пойми, — убеждала она, — ты же там просто не сможешь! Ведь ты советский человек, советский! А капиталистический мир — это, как ни говори… Пускай и у нас полно недостатков, но, в конце концов, мы в них сами же и виноваты! Не кто-то, а — мы: плохо работаем, пьянка у нас, воровство… Нет, нам обижаться надо только на самих себя — страна тут ни при чем. И, согласись, — как бы мы ни жили, но мы знаем, что это — наша страна, а там ты будешь — кто? Я ничего не говорю, материально там, может, даже и лучше, и в магазинах все есть, и — сервис, но ведь найти работу у них — тоже трудно, а потерять легче легкого, так что уверенности в завтрашнем дне фактически никакой. А главное, вся их идеология, весь образ мыслей — не для нас! Там, по сути дела, все сводится к деньгам. Вот ты, например, — сможешь ты спокойно смотреть, когда один — миллионер, а другой — под мостом валяется!

— У нас тоже иногда кое-кто кое-где валяется, — усмехнулся Максим, — помнится, мой приятель Денисюк…

— Перестань! Не до шуток. Ты же губишь себя! Это ведь необратимо! Конечно, я верю: сейчас тебе обидно, но пройдет время… А если ты вообразил, что все кругом — антисемиты, так это глупости! Разные люди бывают, много у нас еще и серости, и подлости… Но почему нужно обращать внимание на всякую… мразь? Вот некоторые не любят грузин, а я считаю — это очень талантливый и трудолюбивый народ, нельзя же судить обо всех по тем, кто торгует на рынке…