Александр Егоров - Пентхаус

Пнуть посильнее — и он полетит вниз.

Но я не трогаюсь с места.

Он делает несколько шагов и опускается на песок. Больше всего он похож на толстую надувную резиновую куклу. Я с ужасом вижу, что эта дрянь улыбается.

— Ничего ты не можешь, — говорит он.

Лязгает дверца «сеата», и Танька выходит.

— Артем, — зовет она. — Поехали отсюда. Это же маньяк. Пусть полиция с ним разбирается.

В сереньком «сеате» жарко. Я защелкиваю ремень. Завожу моторчик. У меня дрожат руки. Оказывается, ключ я машинально прихватил с собой. Мне приходит в голову странная мысль: а что, если бы мы с Жориком свалились бы с обрыва в обнимку? Ключ так и остался бы у меня в кармане. Таня не смогла бы даже завести машину.

Я подаю назад и объезжаю застрявший поперек дороги идиотский внедорожник. Надо спешить, думаю я. Мы даже не станем зависать здесь надолго, в этой чужой стране. Заберем Маринку и вернемся.

Мы переночуем вместе в одном номере, а потом… потом мы поедем в аэропорт и вернемся домой и будем жить долго и счастливо и умрем все втроем в один день.

— Не спеши, Тёмсон, — говорит Таня вдруг.

Меня до сих пор колбасит. Я стараюсь успокоиться. Да, море очень красивое. Берег не виден: мы едем вдоль обрыва, и земля перед нами как будто кончается. Зато вдали, на лазурной глади, как поплавки, качаются белые яхты.

Рев дизеля раздается сзади, и я даже не успеваю оглянуться. Удар — и «сеат» сносит в сторону. Только не дергать руль, помню я откуда-то. Нужно оторваться, но где там! Белая туша «рэйнджровера» накатывается на правый борт. Кажется, он оторвал нам бампер. Я жму на педаль, и крошечный моторчик напрягается из последних сил: маленький испанец тоже хочет спастись, ему нужно вернуться на прокатную базу, ему не нравится жирный русский Хорхе и его перекачанный белый монстр.

Вот Жорик берет влево, и «сеат», скрежеща железом, медленно сползает на встречную. Медленно? Хрен там. Скорость — под сотню. Раньше я думал, что такое бывает только в фильмах. Мы летим по шоссе борт в борт, плавно вписываясь в повороты — но боковая стойка хрустит, и курс держать все труднее. Я смотрю вперед — и вижу, как из-за поворота…

Мне не нужно даже бросать руль: «сеат» вдруг сам собой выворачивает влево, сшибает ограждение и летит вниз, вереща мотором. И в тот же миг за нами, на шоссе, раздается глухой удар — тупой и короткий. Блондинка на кабриолете встретила своего принца. Бах! Мы сталкиваемся с землей. «Сеат» встает на нос, балансирует долю секунды и мягко опускается на крышу. Стекла трещат и вылетают одно за другим. Я закрываю руками лицо. Откуда-то издалека доносится взрыв: это не у нас, понимаю я.

Пошарив рукой где-то сверху, я отцепляю ремень безопасности. Теперь можно оглянуться. Танькино лицо — незнакомое, чужое. Мы все еще сидим перевернутыми, и кровь приливает у меня к голове. Но у нее не приливает. Она ударилась виском о боковую стойку, и теперь ее лицо на глазах становится серым. Ее пальцы слегка дрожат. Я когда-то проходил курс травматологии. Поэтому я не кричу и не зову ее.

Я вообще совершенно спокоен.

Со скрипом открывается дверца. Я вытаскиваю ее тело. Трогаю пальцами шею. Я чувствую, как жизнь из нее уходит. Картинка включается с задержкой, как если в пульте у телевизора сели батарейки, но включается.

«Вот ведь, Тёмсон, — звучит голос у меня в голове. — Как неудачно получилось».

Я закрываю глаза. Голос становится яснее, будто приемник настроили.

«Ты, наверно, был прав, — говорит Таня. — Наш Жако боялся оставаться один, поэтому и помер».

«Не говори глупости», — отзываюсь я беззвучно.

«К людям это тоже относится».

«Успокойся, — говорю я с ней, как с живой. — Я не хочу тебя оставлять. Ты же всегда меня вытаскивала… теперь моя очередь».

«Я не обижусь. Мне даже не больно».

Ее рука холодеет. Я больше не слышу ее голос. Она уже где-то далеко, но я не уверен, что когда-нибудь смогу попасть туда же.

Сирены визжат: это прибыла полиция, а вслед за ней — и местная «скорая помощь». Я поднимаю голову. С дороги воняет гарью. Кузов «рэйнджровера» уже не белый, а грязно-бурый, от встречного «мерседеса» вообще ничего не осталось.

Какие-то люди спускаются с обрыва. Тащат носилки.

— Она умерла, — говорю я.

Санитар смотрит на меня участливо. Он меня понимает — наверно, он из Югославии или Болгарии. Он хлопает меня по плечу, как футболисты своего вратаря после пропущенного пенальти.

— Не плачь, — говорит он. — Выпей.

Лекарство довольно вкусное.