Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа

Хоум, Пенсильвания. Уже подростком он возненавидел хищническое разорение девственных горных лесов Аппалачей крупными лесопромышленными компаниями. Он рос в этих местах — охотился на белок, собирал коллекции камней, изучал растения с многообещающим рвением Вильяма Бертрама, — в местах, которые он называл «ущельями тайн и шаманства». Он воображал себя Натти Бампо, охотником Адирондака, или Джонни Эпплсидом, высаживающим семена в долине реки Огайо. Отец его, Пол Ривер Эбби, был бедным фермером, с трудом сводившим концы с концами; время от времени он работал на шахтах. Здесь он с глубоким уважением относился к радикальным лидерам профсоюзного движения «Индустриальные рабочие мира», широко известного под именем «Уобблиз», — таким как «Большой Билл» Хейвуд или Джо Хилл. Вообще, весь клан Эбби был насквозь пропитан американским фольклором в духе Даниэля Буна — глубокая любовь к своей земле и чрезмерное недоверие к Вашингтону. Молодой Эдвард унаследовал от своего отца грубоватую и резкую манеру относиться открыто и с вызовом к сильным мира сего: «Чувства без действий, — всегда говорил он, — разрушительны для души».

Летом 1944 года, семнадцатилетним мальчишкой, он покинул Пенсильванию и поехал искать Америку, воспетую в стихах Карла Сендберга и песнях Вуди Гертри. Он доехал автостопом до Сиэтла, дошел вдоль Тихоокеанского побережья до Сан-Франциско, добрался до Йосемитских лесов секвойи, затем проехал долиной реки Сан-Джоакин, добывая себе скудное пропитание сбором фруктов или работой на консервных заводах. Очарование его странствий, достойных книги путевых рассказов, его ничем не ограниченной хмельной свободы было нарушено лишь однажды, когда его арестовали за бродяжничество во Флегстафе, Аризона, и бросили в тюрьму как какого-нибудь пьяницу, каких в ней было уже немало. Это только пополнило запас его впечатлений и жизненного опыта, которые одобрил бы сам Джек Лондон.

Великолепие Американского Запада навсегда пленило молодого Эдварда Эбби. Он замирал в восхищении перед нежно-розовыми землями округа Навахо, простиравшимися перед ним на закате, у него захватывало дух при виде древних песчаниковых скал, блестящих, скользких каменных каньонов, креозотовых кущей, голодных пекари, убегающих вприпрыжку койотов. Его восхищали и пыльные салуны, и русла пересохших рек, и мухоловки с пепельно-серыми горлышками, обыкновенные сарычи, затупленные наконечники стрел и все прочие чудеса, принимаемые прочими просто за бесплодные земли. И пустыня Сонора, и Долина Смерти казались ему одинаково прекрасными землями, где неумолимое багровое солнце делает кости павших животных ослепительно белыми. «В пустыне нет нехватки воды, — ее ровно столько, сколько нужно, — напишет Эбби позднее, — идеально точное соотношение воды и камня, воды и песка, обеспечивающее эти обширные, свободные, открытые, щедрые просторы для растений и животных, домов, поселков и городов, делающие Запад настолько отличным от любой другой части страны. Здесь нет недостатка в воде, если только вы не станете строить город там, где ему никак не следует быть». В этом покинутом, оголенном раю Эбби ощущал мир и покой. Когда он увидел, как река Колорадо прокладывает свой древний путь неподалеку от Нидлз, Калифорния, неся свои живительные воды в самую сухую из пустынь, Эбби написал: «В первый раз я почувствовал, что приблизился к тому Западу, который рисовался мне в самом глубинном моем воображении, — к месту, где реально ощутимое и мифическое сливаются в одно».

Вскоре после этого исследователь каньонов был призван в действующую армию и провел последний год Второй мировой войны в Италии. По возвращении домой он направился прямо в землю обетованную, роль которой сыграл Университет Нью-Мексико, где он получил диплом бакалавра по философии в 1951 году и диплом магистра — в 1956. Вторая дипломная работа называлась «Анархия и моральные принципы насилия»; в ней он делал вывод, что анархизм вовсе не сводится к военной мощи, как во время большевистской революции, — нет, его назначением было оказывать сопротивление, по слову Льва Толстого, «организованному насилию государства».

Этот независимый бездельник, играющий на флейте, был популярен в университетских кругах, как древнегреческий циник Диоген, который, говорят, раздал все свое состояние, жил в бочке и просил милостыню. При этом он страстно осуждал всех, кто разрушал природу Запада: застройщиков, рвущихся к наживе, скотоводов, горнодобывающую промышленность с ее тяжелой техникой и открытыми разработками и само Федеральное бюро землеустройства. В ответ на это ФБР начало слежку за ним как за возможным коммунистическим активистом — продолжало ее в последующие тридцать семь лет, в конечном счете придя к выводу, что он особенно упорный индивидуалист и пацифист.

Читать дальше