Ассия Джебар - Жажда

Я натянула на себя простыню и хотела уже повернуться к Джедле спиной. Мне стало так одиноко, я ощутила такую беспомощность, словно внезапно ослепла. Только бы оставила она меня одну поплакать, только бы не говорила больше ни о чем! Я уже собиралась закрыть глаза, отдаться во власть ночи, как снова раздался голос Джедлы, поразивший меня необыкновенной серьезностью, значительностью даже, за которой что-то, конечно, таилось. Я смотрела на нее со смутным страхом. Она дважды повторила фразу, прежде чем я расслышала ее. Видимо, она заметила мою невнимательность, но решила довести дело до конца: набралась терпения, которое изматывало ее саму и которое она испытывала теперь на мне, так что душа моя изнывала. Но она, словно одержимая своим терпением и упрямством, втолковывала мне:

— Послушай меня. Все совсем не так, как тебе кажется. Ты выбрала ложный путь.

Она умолкла, тяжело дыша. Как будто сама испугавшись того, что решила сказать во что бы то ни стало. И все-таки повторила еще раз:

— Ты идешь по ложному пути.

Я слушала ее, не думая ни о чем, лишь ужасаясь словам, которые она произнесла.

— Я даю тебе полную возможность завоевать Али. Делай что хочешь, понимаешь? Оставь все свои сомнения. Более того, я готова тебе помочь. Да-да, я просто тебе его дарю! Пусть это будет нашим с тобой договором, сообщничеством.

Может, и в самом деле заполучишь себе Али. Ну а я… Впрочем, это уже тебя не должно касаться…

С первых ее фраз, видя неистовый блеск ее взгляда, с мрачной экзальтацией нацеленного на меня, я поняла, что должно произойти что-то невероятное. Я смотрела на нее, как на сумасшедшую, широко раскрыв глаза от внезапно охватившего меня страха. Можно было подумать, что ей не терпится высказать все то, что она передумала, выносила в себе за этот месяц, все эти накопившиеся мысли, которые распирали ее и которые она с жадной страстью, дрожавшим от волнения голосом выговаривала теперь вслух. Я же не могла вымолвить ни слова — словно разверзлась меж нами огромная бездна и Джедла стояла одна на другом краю.

— И вообще, — продолжала она, — почему мы не можем поговорить с тобой откровенно? Хотя бы для того только, чтобы ты потом не забыла, кто тебе его подарил! Знаешь, после моих неудачных родов я поняла, что больше никогда не смогу иметь ребенка, хотя мой врач и не высказался столь определенно на этот счет. Али все пытается меня убедить, что не такое уж это несчастье и что он легко переживет это.

Джедла на мгновение умолкла, но потом продолжала в задумчивости:

— Но я прекрасно вижу все последствия: он постепенно отдалится от меня, а так как он добрый, то никогда не захочет признаться себе в этом. И его любовь ко мне превратится в жалость. А я не хочу жалости! Вот почему мне надо избавить его от такого испытания. И у меня нет другого способа, как только прибегнуть к уловке. Соблазни его! У тебе для этого есть все. А если что-то не будет удаваться, то я помогу тебе, дам кое-какие советы. Он напрасно станет сопротивляться, цепляться за меня, за свою верность и преданность мне, за свою порядочность и честность. Ты такая красавица! Я действительно считаю тебя очень красивой, и у тебя нет, как у меня, изъянов. Может быть, он не устоит перед тобой. И тогда я смогу оставить его. Это один-единственный выход. Конечно, будет трудно, но давай постараемся!

Это было чудовищно. Джедла говорила так, словно мы уже с ней заключили союз, подписали договор, по которому мне предназначалась сатанинская роль.

Я пыталась прервать ее робкими возражениями — вроде того, что еще ничего не известно и, может быть, она еще сумеет родить и что даже если и нет, то все равно, ведь Али любит ее… Да и вообще, у нее нет права одной распоряжаться их жизнью, их общей с Али жизнью. Ведь ее муж — не вещь какая-нибудь в ее руках, но свободное существо, и что даже в том случае, если мы с ней и заключим такой договор, все равно все будет зависеть только от Али…

— Конечно, придется рисковать, — прервала она меня. — Но, рискуя, ты ничего не теряешь или выигрываешь его.

Она меня едва слушала, ее хмурый взгляд был устремлен в никуда. Потом она посмотрела на меня с ироничной улыбкой, открыто насмехаясь над моей щепетильностью и чистосердечностью. Ей бы хотелось видеть во мне коварство, она предпочла бы иметь дело с бессовестной кокеткой.

И когда она снова заговорила, я поняла по ее решительному и одновременно усталому виду, что никогда не смогу переубедить ее. Она обращалась в моем лице не ко мне.