Василий Викторов - Банк

— Нет, вы подождите, — продолжил хозяин. — Хотите послушать стихи, какие нам нынче Василек принес?

— Вы поэт? — спросил у него Влад.

— Я творческая личность! — ответил тот.

— Ага, понятно, — кивнул Влад.

— Владислав! — Константин Сергеевич достал какие-то полумятые листки. — Помните лермонтовские:

— Помню отлично.

— А теперь послушайте, что наш уважаемый соседушка написал:

— А вам, — обратился к Василию Влад, — не приходило в голову «Евгения Онегина» переделать?

— Я вам что, — ответил тот, — неприятен? Что это вы все время пытаетесь меня подколоть?

Влад смутился от прямого вопроса. В этот момент зашла Зинаида, расставила кружки, закуски и опять удалилась. Воспользовавшись моментом, он вместо того, чтобы ответить Василию, начал разливать пиво, заодно рассказывая, где его приобрел, а внутри себя досадуя на то, что сей неприятный «субъект», как он прозвал Василия, сидит с ним рядом за столом, пьет его пиво, а Константин Сергеевич мало того, что не пытается его прогнать, но, видимо, даже находит какое-то удовольствие от общения с ним.

Не услышав ответа Влада, Василий опять скорчил рожицу и принялся, очевидно, цитировать:

— «Ты только изреки: обманул я, уязвил, налгал, наклеветал, насплетничал на ближнего? Изрыгал хулу? Злобу? Николи! Нарушил ли присягу в верности царю и отечеству? Производил поборы, извращал смысл закона, посягал на интерес казны? Николи! Мухи не обидел: безвреден, яко червь пресмыкающийся…»

Константин Сергеевич и Игорь Николаевич, видимо, уже привычно засмеялись.

— Откуда это? — спросил Влад.

— Гончаров, «Обрыв», — ответил ему Василий. — Читывали?

— Читал. Была у меня какая-то командировка в Новосибирск, на неделю, город — прескучный, дел было мало, а для какой-то цели, мне неведомой, захватил я с собой именно эту книгу. Там-то, от безделья, ее и прочитал.

— Ну и как?

— А вам-то что? — бросив на него взгляд исподлобья, спросил Влад.

— Мне — ничего. Просто интересно. Я, видите ли, в свое время пытался стать специалистом по русской словесности, но — не вышло. А интерес остался.

— А что ж так, «не вышло»?

Василий сложил вместе ладони рук, поднял глаза кверху и произнес:

— Не вышло, батенька, не вышло.

— То есть вы собирались, я так понял, стать филологом, да передумали?

— Ой, не передумывал я! Обстоятельства, обстоятельства — а они, как известно, выше нас.

— И в чем же заключались?

— Как это в чем? Известно — в алкоголизме. Поначалу, там, на лекциях просиживал, семинары посещал, пятерочки получал, был способным студентом, а после вдруг так пофигу все стало, на экзамен мог прийти мало того что с похмелья, так еще бутылочки три с утра пивка уже употребив, — маялись, маялись со мной, да распрощались.

«И поделом», — подумал Влад.

— Так что там Гончаров? — повторил свой вопрос Василий.

— А?

— Ну, «Обрыв».

— «Обрыв»? Хорошо, расскажу. Все свободное время я посвящал чтению, и мало-помалу где-то к четыреста пятидесятой странице книга стала меня занимать.

Константин Сергеевич издал смешок, Игорь Николаевич заулыбался. Влад продолжал:

— Но к шестьсот пятидесятой я уже плакал, ронял слезы на листы, к семисотой рыдал, а к семьсот шестьдесят девятой, когда роман наконец закончился, я опять был спокоен. Сначала было я подивился умению человека писать так много и долго, потом в послесловии прочел, что господин Гончаров работал над ним восемь лет, подумал, что за такой срок можно написать при желании в два раза больше, и не стал корить автора за то, что он мучил читателя.

— Ха! — Василий почесал затылок. — Это же — классик! А вы его…

— А вы его? — переспросил Влад и, заметив, что пиво в кружках у всех заметно поубавилось, принялся подливать.

— И я — его, — засмеялся Василий. — Раньше-то я, может, чуть и почитывал, сейчас не до того.

— Чем же вы таким важным, позвольте полюбопытствовать, занимаетесь?

— Как это чем? — В голосе Василия сквозило явное удивление. — Пью!

— Здорово, — произнес Влад, — а живете, простите, на что?

— Он у нас великий художник, — вступил в разговор Константин Сергеевич, — нарисует очередное гениальное полотно, на «Конюшню» его отнесет, продаст — и опять пьет неделю.