Когда все вновь собрались, после ужина некоторые навеселе, Вадим опустился в кресло рассказчика и обвел всех веселым взглядом.
- Эта история, точнее три истории, рассказана мне одним из моих товарищей, который решил сохранить инкогнито, и мне доверил вам поведать, - при этом он взглянул на Алексея Князева, и все невольно сделали то же. - Нет, нет, эти истории могли произойти с каждым из нас. Назовем нашего героя любым именем...
- Алеша, - подсказала Марина, догадываясь, что речь именно о нем.
Все рассмеялись.
- Можно и Алеша. Ты не возражаешь? - Вадим обратился к Князеву.
- Нет, конечно. Алеш на свете хоть пруд пруди.
- Пруд любви, да? Словом, мы все Алеши.
- А в пруд с кувшинками бросаются Алёны, - подала голос с соответствующими телодвижениями прельщения Лариса. - В пруд любви и секса.
- О том у нас речь, - продолжал Вадим, подняв палец, мол, разминка закончена, приступаем к истории под названием «Я вас любил...»
- Это что, будет сочинение для восьмиклассников? - решил обнаружить свое присутствие Сергей Дроздов. Вадим не отреагировал и продолжал:
- Наш Алеша родился в небольшой деревушке в Псковской губернии, неподалеку Михайловское, пушкинские места, но в такой глуши, что в школу ходить далеко, и среднюю школу он кончал в небольшом старинном городке, жил в интернате за символическую плату, на всем готовом, как в детских домах, но со свободой, какой не обладали дети в семьях. Может быть, поэтому нравы в интернате были самые романтические.
Один мальчик-переросток там верховодил, самая надежная опора воспитательницы из учительниц школы. Он вскружил голову девушке из восьмого класса, писаной красавице, за которой на танцах в Доме культуры приударяли городские парни. И что вы думаете? Ночью она приходила в комнату, где спали мальчики, при этом один из них прибегал к ней звать на свидание, и влюбленные вскоре перешли всякие границы, и девушка к новому учебному году не вернулась, поскольку забеременела и родила сына, а ее возлюбленный уехал куда-то.
Теперь в интернате верховодил наш Алеша, и надо сказать, если тот властвовал силой, то он скорее как личность, чье достоинство и превосходство очевидны равно как для детей, так и учителей. Но и он, подкошенный стрелой Эрота, повел себя не лучше, чем тот: влюбленный в одну девушку из городка, да они учились в одном классе, собирались вместе на берега Невы, Алеша привлек внимание дочки англичанки из Москвы... Это случилось весной, когда он сдавал выпускные экзамены, а Мэри, как он ее звал, училась в восьмом классе. Чуть раньше, в мае, выпускники ездили в Михайловское на экскурсию, где они по памятным датам постоянно бывали, - на прощание с Пушкиным.
Англичанка взяла с собой дочь, и тут-то Мэри заговорила с Алешей, одетая так и по повадкам москвичка, как ее мать, да так - всюду с ним, чем вызвала ревность у Маши, и она словно исчезла из его жизни, провалилась на экзамене, а Мэри - всегда на виду: у школы, у интерната, на берегу реки с бескрайними далями...
Англичанка отпускала дочь с Алешей в кино, очевидно, вполне доверяя ему, и это уединение в полутемном зале, когда она невольно хваталась за его руку, пугаясь чего-то или, наоборот, в восторге от событий на экране, их так сблизило, что, возвращаясь пустынными закоулками ночью, они держались за руки, при этом пальцы ее, тонкие, сухие, нежные, явно ласкались, так что он однажды спросил:
- Что ты?
- Это? - она, отнимая и вновь возвращая руку, кончиками пальцев приглаживала его ладони.
- Что ты делаешь?
- Как! Ты еще спрашиваешь? Ведь я люблю тебя! - и она остановилась, близко-близко в тьме звездной ночи взглядывая в его глаза, и ее глаза светились, как звезды, живые человеческие, нет, именно девичьи.
- Ты любишь меня? А не рано?
- Если я полюбила, значит, самое время.
- Идем. Уже поздно.
- То рано, то поздно... А я только что сделала признание, поразительное и для меня самой! Под этим небом, перед всеми звездами Вселенной...
- Как Татьяна Онегину.
- Не принимаешь всерьез. Хорошо.
- Хорошо?
- Так лучше. Если бы ты меня обнял, хотя бы всего лишь обрадовавшись случаю, я бы пропала.
- Почему бы пропала?
- Влюбилась бы до смерти. А так, может быть, все пройдет, как проходит детство и юность.
- Так все серьезно?
- Самое серьезное, что было в моей жизни.
Вадим замолчал. Все ждали продолжения. Вадим поправлял свечу, а затем и другой занялся. Раздались голоса:
- Это все?
- А лучше вряд ли что еще будет
Вадим снова посмотрел на Алексея Князева и как-то отстраненно продолжал:
Читать дальше