Петр Киле - Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

«Стихи для Хора? Нет!» - Алкей взволнован, как никогда, ему почти что дурно, бросает в пот, в висках стучится дятел, сбежать бы без оглядки, а куда?

И он из свитка к нимфам произносит:

Сапфо, застыв на миг в раздумьях скорых, с опущенной головкой удалилась. На репетиции держалась скромно, с Алкеем говорила, как со всеми, и он притих, с надеждой на удачу со временем, и так ведь поспешил.

И вдруг, как гром средь неба ясного, услышал с уст других, ответ стоустный, стихи Сапфо с его признаньем вкупе.

Алкей, снедаем грустью и тоскою, бродил в горах, охотой увлечен, и рад бы был сразиться с кабаном и пасть, растерзан зверем, как Адонис.

Друзья, предвидя помыслы такие или опасность, бросились искать поэта юного с чудесным даром, под стать Сапфо, прекрасной митиленки, чья слава пронеслась по всей Элладе, Гомером пробужденной к новой жизни, с явлением богов Олимпа в небе, с рожденьем Афродиты и Эрота, когда любовь - стремленье к красоте, не Эрос буйный, как у кабана.

Алкей, снедаем грустью и тоскою, с вершин предгорья видит Митилену, любимый город, с гаванью тишайшей и в бурю в море с волнами до неба.

В саду укромном видит он Сапфо, среди цветов, с венком на голове, всю розовую, в белоснежном платье, - ее любить, с волненьем до озноба, как сметь признаться в том в ее глазах, чарующих, пленительных до счастья любви и неги, страсти и соблазна, с предчувствием сплетенья юных тел в невинности желаний - до стыда перед запретным, как «святым и правым».

В чем тут вина его? Эрот измучил, но о «постыдном» он не помышлял.

Остались бы одни, с сплетеньем тел, - ведь в том уже для юности - все счастье, - в невинности объятий и лобзаний.

Алкея обвинить в постыдных мыслях, да в песне, что запели в Митилене, смеясь лукаво над самой Сапфо, да это же огреть его, как плетью, с Эротом всемогущим заодно.

Ведь стрел его не избежать Сапфо, тогда-то запоет и о «постыдном» с мольбою обращаясь к Афродите, слагая гимны ей, каких не пели еще нигде, ликуя и скорбя.

Весна живит Алкея, он слагает стихи как песни, песни как стихи, впервые, с голосом своим, без рифмы, с мелодией стиха, как в песне стройной, с созданьем лирики, с Сафо в союзе и в спорах, в перекличках двух поэтов, как птиц пернатых по весне...

Стрела Эрота и Сапфо настигла. Какие песни, прав Алкей, запела во славу Афродиты, с ней дружна; на зов Сапфо богиня к ней сходила с Олимпа, чтоб любимице помочь в делах любовных, к сердцу близких ей.

Алкей меж тем политикой занялся, поскольку государство в распрях гибло, а остров Лесбос, хоть большой, - корабль в бушующих волнах войны гражданской.

Сапфо в изгнании, как и Алкей, в разлуке, на чужбине жизнь проходит, а вести - песнопения поэтов, прославленных теперь по всей Элладе.

Алкей смеется, слыша, как Сапфо с мольбою к Афродите шлет стенанья, узнавши муки безответной страсти, приворожить ей юношу, о, просит.

И тут же с гневом укоряет брата, которого сама растила с детства, за мать с отцом, осиротевши рано, в беспутстве - за любовь к гетере верной.

В изгнаньи вышла замуж за купца, к ревнивой зависти Алкея, словно по-прежнему любил ее и любит, но песнь ее о дочери поет: «Родной и золотой», - вся жизнь, как песня, звенящая с небес по всей Элладе.

И как привет из юности далекой:

Сапфо в Сицилии, Алкей в Египте - в изгнанье песнь звучит стократ сильнее.

Сапфо поет любовь, Алкей - войну, взывая к митиленцам, нанося удары Питтаку стихом стозвонным, что тот за благо счел простить Алкея, затем Сапфо с ее всесветной славой.