Вероника Черных - Икона

Митрополита сопровождал Мозжорин. Он был убеждён, что и ныне каменною останется Вера Карандеева.

Войдя в горницу, архиерей сперва постоял на пороге, чувствуя в себе необыкновенное, неописуемое что-то; то, что, казалось, разливалось в невидимом воздухе. Трепет охватил его, когда он убедился, что слова секретаря обкома – правда.

Возблагодарив Бога за то, что дал ему возможность узреть чудо Своё на грешном человеке, митрополит начал служить молебен.

В наряде стоял в этот вечер Георгий Песчанов. Слова молитв проникали в его душу, будто тёплые сияющие стрелы, и он надеялся, что и в Веру они проникнут и оживят камень.

Но и третий молебен не вернул Вере жизнь. Как стояла она, сложив на груди руки, так и стояла. Ничто не шевельнулось в ней.

Мозжорин помрачнел и весьма сухо сопроводил «служителя культа» в служебную гостиницу, ни слова не сказав ему по дороге.

В номере его ждал Еникеев.

– Ну, как? – потребовал он ответа у капитана.

– Ничего. Стои́т, – процедил Назар Тимофеевич.

Митрополит многое мог бы сказать по этому случаю, но он знал, что пропадут его объяснения, как алмазы в отрубях для свиней. Только и молвил:

– Теперь надо ждать знамения в Великий день Воскресения Господа нашего Иисуса Христа, двадцать третьего апреля. Человек здесь ничего больше поделать не может.

– А кто, интересно, может?

– Бог.

С тем и уехал продолжать нелёгкое своё служение богословом, членом Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира, председателем с 1946 года Отдела внешних церковных сношений. Уже в июне архиерей возглавил в Москве богословское собеседование представителей Русской Православной и Англиканской Церквей, во время которого «по ряду вопросов было установлено единство богословских взглядов, проясняющее перспективы будущего воссоединения». Но и тогда он помнил о Вере Карандеевой из города Чекалина и сугубо молился о ней. Говорить не мог: запретили строжайше…

Еникеев скрежетнул зубами. Сколько ещё придётся ждать конца этому безобразию?! Или эта проклятая девица намерена вечно стоять в про́клятом доме на Волобуевской и мутить советский народ одним своим существованием?!

Даже фельетон Шкурлепова не помог. А там до чего же гладко прописано, доказано, что Бога нет, и случай на Волобуевской, действительно, дикий, позорный, и обращать на него внимание, поддаться чужеродному влиянию Церкви могут примазанники Советской власти, прихлебалы и падальщики!

Всех бы их на самые суровые комсомольские стройки, к заключённым, поднимающим города, роющим каналы и водохранилища, строящим электростанции и мосты! На Беломор-канал, чтоб дурь из них повышибало!

Надо этих… Веркиных дружков и подружек подальше услать. На Урал вон, где атомный институт строят, дублёр Арзамасского. И Кирилла этого Тихомирова, видевшего Окаменелую, под арест подвести, чтоб он и думать обо всём забыл! Икону вытащил, а девку не оживил! Шарлатан! Вот народ! Ни в чём положиться нельзя!

С другой стороны – не положено. Не положено советской власти сотрудничать с религиозными фанатиками.

Ефрем Епифанович схватил бланк приказа и быстро написал: «С 31 марта 1956 года запрещается впускать посетителей, исповедующих какую-либо религию, в дом номер сорок шесть на улице Волобуева, несмотря на необходимости разного рода». Адресовал приказ Мозжорину. Вызвал секретаршу.

– Передай Мозжорину, – велел он. – И оприходуй, как положено. Ко мне никого не пускать… Хотя… вот что. Вызови мне машину и того же Мозжорина. Съезжу я тут по государственному делу.

– Надолго, Ефрем Епифанович? – деловито спросила секретарша – сорокалетняя женщина в строгом костюме мышиного цвета, потомственная революционерка, преданная советской власти.

– Как получится, – отрезал Еникеев, допивая остывший крепкий чай без сахара. – До обеда точно нет – полчаса до него осталось, а там – как Бог даст! Чёрт! – выругался он, поняв, что помянул Бога, – он, секретарь обкома КПСС и главный коммунист Чекалина!

Стыд и срам! Еникеев чуть не сплюнул. И сплюнул бы с досады, не пожалел бы труд уборщиц, да некогда стало плевать: позвонили с идеологического отдела, отрапортовали, что сегодня высланы по области агитаторы и лекторы с атеистическими программами и лекториями.

– Сколько? – спросил Еникеев.

– Двадцать шесть человек.

– Что мало? Людей нет? – разозлился первый секретарь.

– Готовим, Ефрем Епифанович, изо всех сил готовим! Подкованными надо выходить в народ, сами знаете! А тут ещё это… событие. Дикий совершенно случай. Тут вдвойне надо готовить, цитатами нужными снабдить, ответы на каверзные вопросы найти. Сами знаете…