Вероника Черных - Икона

– Ой, здравствуй, Лёнечка! – очнулась та.

– Ты чего такая? Куда идёшь?

– А иду, куда глаза глядят. С Волобуевской иду.

– А что там, на Волобуевской?

– Девушка окаменела.

Леонтия Гавриловна воспряла духом: нашла!

– И что, сама видела? – принялась она допытываться.

– Что ты! Вокруг дома толпа, туда не пускают, а по улицам на пару кварталов милицейское оцепление!.. Но, кто в толпе стоял, говорят, крики её слышали и силуэт через занавески видали.

– Схожу-ка, посмотрю, – решила Леонтия Гавриловна.

Анна Федотовна ласково, но отрешённо улыбнулась:

– Сходи, сходи, посмотри, радость моя, Фома неверующая. А мне такого чуда по гроб жизни хватит, чтоб не усомниться и за веру Христову пострадать, ежели сподоблюсь.

Расстались. Анна Федотовна к себе в деревеньку, за пятнадцать километров от Чекалина, пешочком направилась, а Леонтия Гавриловна – на улицу Волобуева. Любопытство и вихрь надежды, ожидание чуда Божьего, предчувствие необыкновенной радости переполняли её и несли по заснеженной дороге, как на санках.

Но до сорок шестого дома ей дойти не удалось: всё больше попадалось людей, идущих туда же, куда Леонтия Гавриловна, стоящих кучками, будто во время ноябрьской демонстрации. Чем ближе к странному дому, тем гуще народу.

А потом раз – и милиция конная и пешая. Непроницаемые лица, суровые раздражённые голоса. А в очах-то – Боже, спаси и сохрани! – страх и смятение. У некоторых даже мысли проглядыали, и сразу видно, что непривычные.

Леонтия Гавриловна стояла среди таких же любопытствующих, как и она, тихонько спрашивала, и ей отвечали теми же словами, что и сын, и Анна Федотовна говорили: танцевала с иконой, окаменела, стоит, кричит, каяться призывает.

«Пора каяться, пора, – шептались в толпе. – Забыли Бога, царя убили со всем семейством, попов сгноили, церкви повзрывали, святые мощи и иконы в музейные подвалы запрятали... А Бог-то всё видит, всё ведает. Показывает Себя, к Себе зовёт. Как не пойти?».

Кто-то сомневался, не в силах перебороть посаженный и взращённый атеизм: правда ли? Наверное, ничего и нет, просто слухи, попами выдуманные. Им возражали: коли б не было ничего, коли б Вера не стояла, вросши в пол, хватаясь за икону святителя, будто за соломинку в бурной реке, то не ходили б комсомольцы, не убеждали, что, мол, там были и ничего не видали, то б не стоял милицейский заслон.

Стоит Вера. С полом срослась, не отодрать, не отбить, не отколоть, не обрубить топором. Стоит та, на которой явлена сила Божия, и, живая, в аду горит. Такое не спрячешь, разве дом взорвать иль по брёвнышку снести. Но взорвёшь, снесёшь, и тем удостоверишь царствие правды. По головке не погладят. Под расстрел тут же.

Шептались люди.

И шептались ещё: посмотреть бы на каменную девушку хоть в щёлочку, хоть в дырочку, чтоб до смерти помнить сие свидетельство о Боге, чтоб душу свою на алтарь веры принесть, чтоб душу свою сберечь, благоговением омыть и любовью запечатлеть.

Изголодались русские люди по Богу. В Великую Отечественную войну о Нём вспомнили, а затем народ снова заставили Его отвергнуть.

Правитель Хрущёв зубами скрипит, ножищами, как копытами, бьёт, чуть ли не хвостом крутит, до того ему всякое упоминание о Творце нашем костью глотку колет. Скоро озвучит на съезде свою мечту показать советскому народу в восьмидесятом году последнего-распоследнего попа, и последнюю-распоследнюю церковь в склад превратить.

И вот, во время таких гонений – такое несомненное доказательство существования Великой Созидательной Милосердной Силы – Бога! Разве ж позволят ему советские власти запомниться в душах людей, насильно лишаемых воли, чтобы быть послушными, закованными в идеологические латы рабами безумного прожекта – коммунизма? Конечно, нет.

И вскоре надвинутся на сияние жемчужины чёрные иглы и попытаются всеми силами изгадить, замутить, застращать, занизить, заставить забыть те великие для православных христиан сто двадцать восемь дней, из которых прошло не более пяти или шести суток.

Господи, помилуй же нас, глупых и жесточайших чад Твоих, и славься во веки веков, аминь.

Леонтия Гавриловна зашла в Петропавловскую церковь, отстояла службу, во время которой, пав на колени, исповедала священнику грехи свои неподъёмные, и вернулась домой, сияющая и помолодевшая. Перерождение началось.

ГЛАВА 5

Январь 1956 года. Водосвятный молебен.

Степанида Терентьевна Карандеева рухнула в ноги Назару Тимофеевичу Мозжорину, сидящему в кабинете туча тучей, хмарее хмари.