Валентин Черных - Воспитание жестокости у женщин и собак. Сборник

— И все-таки, что вы чувствовали, когда убили первого человека? Это было потрясением? Вам потом это снилось в ночных кошмарах? Или…

— У меня в батальоне было несколько человек, в обязанности которых была добыча «языка». Надо было снять охранение, то есть зарезать часового, и выкрасть по возможности хотя бы унтер-офицера. Вырезал чаще всего один человек, Петя Певцов, ленивый, медлительный рязанский парень. Когда я принял батальон, на его счету было уже пятеро зарезанных немцев. Как-то я спросил:

— Петь, а что ты чувствуешь, когда режешь часового?

— Товарищ капитан, — ответил он, — я в деревне был лучшим забойщиком свиней. Что главное, когда забиваешь здорового борова? Сразу попасть в сердце. Не попадешь, визга будет на всю деревню, кровищи по всему двору, да и тебя может зацепить. Когда я заваливаю часового, главное — сразу попасть ему в сердце.

Певцов пользовался длинным и узким, заточенным, как бритва, ножом для разделки мяса. Вряд ли он что-то чувствовал. Это была его работа. В деревне он резал свиней, а на фронте — немцев. Перед войной, в начале тысяча девятьсот сорок первого года, в деревне Химки уголовный розыск обложил Музыканта, бандита, на счету которого было больше двадцати убийств. Брали его пятеро офицеров с Петровки, десять курсантов нашей школы, а в оцеплении были двадцать семь сельских милиционеров. Мы знали, что с Музыкантом еще двое из его банды. Значит, против трех стволов Музыканта мы выставили тридцать пять стволов. У нас было десятикратное превосходство. Но Музыкант ушел, потеряв одного своего, а мы потеряли восьмерых. Мы недоучли одного — Музыкант и его телохранители были вооружены автоматами ППД, после войны с финнами мы срочно запустили в производство пистолет-пулемет Дегтярева, почти полную копию финского автомата «суоми». Мы никогда не стеснялись подворовывать. Хотя и финны, вероятнее всего, использовали американскую модель автомата «томпсон». Музыкант и его телохранители забросали нас гранатами и прошли тройной заслон, поливая нас из автоматов.

Музыканта я встретил в сорок втором году после боев под Москвою.

Я отметила, что он сказал «бои под Москвою», а не помпезное «битва за Москву».

— Я был ранен в ногу и после госпиталя, еще на костылях, зашел в коммерческий ресторан. Он сразу во мне почувствовал мента, хотя я был в армейской форме. Я тоже сразу определяю человека, который сидел в тюрьме. Я выстрелил первым.

— Стрелять надо было обязательно? — спросила я. — Он первым вытащил оружие?

— Так бывает только в американских фильмах о ковбоях. В жизни выигрывает тот, кто стреляет первым и без предупреждения.

— Вы его пытались задержать, чтобы был суд?

— Я был на костылях и не смог бы его задержать. Я не мог рисковать. Но когда обыскали труп Музыканта, оружия не нашли. В ресторан он пришел без пистолета. Возможно, его прикрывала охрана с оружием, но они не рискнули или не успели расправиться со мной: милицейский патруль оказался рядом с рестораном.

— Значит, вы убили безоружного человека? Вы никогда не пытались представить, что чувствовал в те последние секунды человек, понимая, что его расстреливают и он не может обороняться?

— Я думаю, он чувствовал то же самое, что и десятки других, которых он лично убил, — ужас и полную беспомощность. Кстати, он убивал не только тех, кого грабил, но и всех возможных свидетелей, даже детей. Поэтому от этого убийства — а это можно квалифицировать и так — я не испытывал ничего, кроме облегчения, что я закончил работу, которая долго не получалась, но которую все равно надо было выполнить.

— Но ведь вы могли ошибиться, тот человек мог быть просто похож на Музыканта?

— Я не мог ошибиться.

— А почему его звали Музыкантом? Он хорошо играл на каком-нибудь инструменте?

— Когда он был начинающим бандитом, обрез ружья он носил в скрипичном футляре.

Пират налил кофе мне и себе. У него в кабинете стоял японский кофейник. Как только температура воды опускалась ниже семидесяти градусов, кофейник автоматически включался и доводил воду до кипения. Наверное, Пират мог и не рассказывать, что он выстрелил в безоружного человека. Почему он так откровенен?

— Как вы относитесь к собакам? — вдруг спросил Пират.

— Я люблю собак.

— У вас были собаки?

— Да.

— Бенц, — сказал Пират, и я сразу услышала легкий стук когтей по паркету. В кабинет вошел огромный кобель немецкой овчарки, серый с темными подпалинами. Он прошел мимо меня и лег возле кресла Пирата, не спуская с меня неподвижных, почти желтых глаз. Я знала собак почти с человеческим цветом глаз, среди них были даже голубоглазые, но у этого кобеля был цвет глаз зверя. В его взгляде были спокойствие и сила.