Александр Беатов - Время дня - ночь

Когда взгляды людей случайно встречались, то через них каждый подавал и находил объяснение: будто оба идут по делу. Основной негласный закон заводского бытия требовал, чтобы во всех поступках, действиях и движениях дело подразумевалось. И это почему-то было важнее, чем само дело.

И действительно, в любую минуту каждый человек готов был объясниться или оправдаться, независимо от того, делал ли он дело по работе, делал ли своё дело, или ничего не делал. При встречах на перекрёстках, лестницах и в узких проходах, при случайных столкновениях в дверях и на поворотах люди смотрели друг на друга серьёзными говорящими глазами, узнавали или не узнавали друг друга, догадывались или не догадывались о том, куда идёт встретившийся и какая у него специальность…

Последнее же определялось по тому, как человек был одет или что нёс в руках. И редко не могли определить: если у незнакомца не было ничего кроме пиджака, галстука и брюк. Впрочем, и таковой подпадал под относительное определение: его следовало опасаться потому, как если он не был командировочным специалистом, то легко мог оказаться представителем Первого Отдела, мог остановить, проверить, куда и зачем ты идёшь на самом деле.

Взглядом осуществлялся этот немой разговор. Взглядом, который побывал почти везде: на всех предметах и людях, который всё изучил, ко всему привык и потому подмечал каждую новую мелочь — вплоть до трещины на краске стены.

Но своим глазам почему-то доверяли не все. Случалось так, что на взгляд человек был как человек, а спрашивали — и он отвечал мастеру одно, а рядовому знакомому работяге — другое. И, тем не менее, большинство почему-то больше доверяло своим ушам. И даже мастера и начальники были вынуждены верить только ушам, даже если глаза их видели обратное.

Так, если мастер встречал Сашу или Игоря где-нибудь на лестнице или в коридоре и спрашивал, почему они не на рабочем месте, то у ребят всегда был на подхвате ответ: будто они идут из раздевалки, откуда забыли утром взять инструмент, чтобы поменять в Инструментальной на новый, либо, просто, идут в туалет, или — покурить, что считалось удовлетворительной причиной, будто курение и пребывание в туалете являли собой один из видов работы, которую следует скармливать вечно голодному прожорливому Заводу. Всегда можно было придумать какое-нибудь объяснение и, в подтверждение сказанному, действительно, вытащить из кармана прихваченные на всякий случай кусачки и предъявить мастеру и даже потом на самом деле пойти и обменять их в Инструментальной на другие.

Почти каждый день приятели совершали прогулку по территории Завода. Конечным пунктом обычно была свалка, где часто-иногда можно было найти разные ценные радиодетали. Друзья изучили территорию Завода почти досконально, побывав даже там, где было запрещено. И со временем находить новое становилось всё трудней и трудней. Тем не менее, совсем недавно у трансформаторной подстанции, всегда заставленной огромными контейнерами с каким-то забытым оборудованием, они обнаружили тихое и удобное местечко — рядом с пристройками к складу, между которыми по чьему-то недосмотру существовало одно непростительное излишество — расстояние, где можно было скрыться от всевидящего заводского ока и сделать что-либо запрещённое: передать агенту шпионские сведения о секретах Завода, распить бутылку, приспособить под одеждой найденную на свалке деталь для выноса через проходную, или совершить ещё что-нибудь нехорошее…

…Друзья пробрались по сложному лабиринту между контейнерами, загородили фанерой ход за собою и растянулись на досках, специально для этого ими приспособленных, прикрыли лица от яркого весеннего солнца газетами…

Саша любил приходить сюда даже один, чтобы, погрузившись в полудрёму, подумать или помечтать о чём-нибудь приятном. Дома и в транспорте думалось лучше. Здесь же, на работе, постоянно что-то мешало. Но он старался противиться этой помехе — чтобы не превратиться в работягу, одного из тех, что его окружали. Ради этого он жертвовал и без того мизерным сдельным заработком. "Кто у тебя родители, Волгин?" — неоднократно спрашивал цеховой мастер. И Сашка отвечал, что отец — на пенсии, а мать — кассир в парикмахерской. "Странно!" — говорил мастер и неожиданно возмущался: — "Будь я твоим отцом…" Он не договаривал, шёл прочь по делам. И действительно, дел у него было слишком много, чтобы тратить время на висевшего обузой на его участке лодыря. Мастера вертелся, как белка в колесе, и, пользуясь тем, что до них не было дела, ПТУ-шники могли бездельничать.