Пол Боулз - Замерзшие поля

— Поломаются, — пробормотал Мохтар.

— Чего? — переспросил Мохаммед Слауи.

Мохтар рассмеялся, но ничего не ответил. Вечер тянулся, а его беспокойство все росло. В дальней комнате остановили фонограф и пронзительно затянули песню. Несколько человек вокруг подхватили напев, и Мохтар больше не слышал шум ветра. Когда партия в домино подошла к концу, он резко поднялся и пожелал всем доброй ночи, не беспокоясь, удивит его внезапный уход остальных или нет.

На улице дождь едва моросил, но ветер бушевал, поднимаясь от берега и принося с собой кровавый запах моря: волны, казалось Мохтару, бьются совсем близко, почти под ногами. Он шел, опустив голову. На горах мусора сидели коты: они то и дело перебегали ему дорогу с одной кучи на другую. Подойдя к своей двери и вынув ключ, Мохтар почувствовал, что сейчас совершит что-то непоправимое: стоит ему войти, и ничего уже не изменишь.

«Да что же это? — спросил он себя. — Может, я сейчас умру.» — Это его не пугало, хотя лучше было бы знать заранее. Прежде чем отпереть дверь, он размял руки, потом ноги: боли не было, все казалось в порядке. «Что-то с головой», — решил он. Но голова была ясной, мысли двигались правильно. И все же эти открытия не обнадежили его, он знал: что-то где-то не так. Мохтар запер за собой дверь и стал в темноте подниматься по лестнице. Яснее всего в эти минуты он ощущал, что убежденность, будто он вступает в новую часть своей жизни, сродни сигналу. Ему будто сказали: «Хватит». «Хватит что?» — спрашивал он себя, раздеваясь. У него не было ни тайн, ни обязанностей, ни планов на будущее, ни ответственности. Он просто жил. Он не мог внять этому предостережению, ибо не понимал его. И все же не было сомнений, что оно в комнате: стоило Мохтару лечь, он ощутил его с новой силой. Ветер тряс ставни. Снова хлынул дождь — он свирепо колотил по стеклам в коридоре и грохотал по трубе с крыши. Неукротимый вой волн поднимался от подножия крепостных стен. Мохтар задумался о грусти, о холоде сырого одеяла: провел пальцем по соломе на стене. Простонал «Ал-лах!» в ночной мрак и забылся.

Но даже во сне он беспокоился; его сновидения неутомимо и беспорядочно продолжали явь. Тот же призвук тайного предостережения доносился среди улиц и лавок, протянувшихся перед ним. Мохтар очутился у входа на базар. Внутри было очень много людей, прятавшихся от дождя. Хотя настало утро, стояла такая темень, что лампочки горели на всех прилавках. «Если бы она это видела, — сказал он самому себе, подумав, сколько радости это доставило бы жене. — Бедная девочка, в ее времена тут всегда было темно». И Мохтар задумался, имеет ли он право жить и смотреть, как меняется мир, когда ее уже нет. С каждым месяцем мир понемногу изменялся, еще дальше уходил от того, который знала она.

«Так зачем же я покупаю это мясо, если она не сможет его съесть?» Он стоял у прилавка своего друга Абдаллаха бен Бухты, разглядывая вырезку, разложенную на мраморной плите. Внезапно у них с Бухтой разгорелась ссора. Он увидел, как хватает старика за горло, пальцы сжимаются сильнее: он душил Бухту, и ему это нравилось. В этой жестокости таились завершенность и облегчение. Лицо Бухты почернело; он упал, его потускневшие глаза выкатились, точно у барашка на блюде к празднику Аид-эль-Кебира.

Мохтар очнулся в ужасе. Ветер все еще дул, разнося над городом клочки голоса муэдзина, призывавшего с Джамаа-эс-Сегиры. Предчувствия отступили, поэтому стало легче, и снова удалось заснуть.

Настало утро, серое и безрадостное. Мохтар поднялся в обычный час и, как всегда, зашел на несколько минут в мечеть — помолиться и совершить тщательное омовение, — потом отправился под дождем к себе в лавку. На улицах было малолюдно. Воспоминание о сне давило на него, и от этого становилось еще печальнее, чем от ожидания нечастых покупателей. Все утро он вспоминал о своем старом друге: его одолевало желание заглянуть на базар, — просто убедиться, что Бухта, как обычно, там. Чего бы ему там не быть, но Мохтару нужно было увидеть его собственными глазами и успокоиться.

Незадолго до полудня он задвинул ставень на окне лавки и отправился на базар. Когда глаза привыкли к тусклому свету, он тут же увидел Бухту: тот стоял, как обычно, за своим прилавком, разрубая и нарезая мясо. С изрядным облегчением Мохтар подошел к прилавку и заговорил с мясником. Возможно, Бухта подивился чрезмерной теплоте в голосе приятеля, поскольку с изумлением глянул на него и коротко произнес: « Шахалкхеир ». И снова принялся разделывать мясо для покупателя. Мохтар не понял его довольно неприветливого взгляда — он был так рад видеть Бухту, что просто не в силах был понимать ничего друтого. Однако стоило Бухте, закончив сделку, повернуться и бросить: «Я сейчас занят», Мохтар пристально посмотрел на него и почувствовал, как внутри шевелится страх.