Пол Боулз - Замерзшие поля

— Поедете в своей машине? — спросил мистер Ван-Сиклен. — Там будет удобнее, видимо.

— Нет. Воздух — то, что мне нужно.

Эль-Менар быстро оставался во тьме у них за спиной.

Оттуда, где он лежал, было бы слышно, как стихает рев двух моторов, как его топит неохватный гул моря; были бы видны даже крохотные красные точки стоп-сигналов, что удалялись по пустынной равнине. Были бы, если б за него все не оказалось решено двадцатью одним часом раньше. В ярком свете луны он сидел с ребенком на колене (ибо она была всего лишь ребенком) и показывал ей свои золотые часы. Почему-то — может, просто от вида этого невинного зверька, державшего плоскую золотую игрушку в татуированных ручках, — на ум ему пришла фраза, которую он никак не мог припомнить в вечер своего приезда. Он замурлыкал ее себе под нос, и в тот же миг на детском личике отразился ужас, когда она, взглянув поверх его плеча, увидела, что сейчас произойдет.

— Le temps qui coule ici nʼa plus dʼheures, mais, tant lʼinoccupation de chacun est parfaite… [59] Во времени, что здесь течет, больше нет часов, но праздность чудесна. (фр.)

В этот раз он бы мог ее закончить.

(1950)

Поезд задержался — букса под одним вагоном загорелась посреди огромного плоского поля, покрытого снегом. Они стояли примерно час. После шума и шипения поезда, от внезапной тишины все пассажиры смущенно и беспокойно заерзали. В какой-то миг по соседней колее с ревом страшнее грома промчался другой состав; пассажиры занервничали сильнее и вполголоса принялись раздраженно переговариваться.

Дональд начал выскребать ногтем картинки на инее, затянувшем нижнюю часть окна возле его сиденья.

— Прекрати, — сказал отец.

Он знал, что лучше не спрашивать, почему, но задал этот вопрос мысленно; он не мог понять, какой от этого вред и слегка обиделся, что мать не вмешалась. Он мог сделать так, чтобы она отменила бессмысленный запрет, но знал по опыту, что за день мать может вступиться за него лишь столько-то раз, а расточать запас ее доброй воли было бы опрометчиво.

Когда они вышли, платформу уже очистили от снега. Холод был зверский; густой шлейф дыма тянулся вниз от локомотива, почти окутав первый вагон. Ступни Дональда ныли от холода.

— Там дядя Грег и дядя Виллис! — закричал он и несколько раз подпрыгнул.

— Нечего орать, — сказал отец. — Мы их прекрасно видим. Стой смирно. Возьми чемодан.

Дядя Виллис был в черной медвежьей шубе почти до земли. Он схватил Дональда, поднял к себе и крепко поцеловал в губы. Затем перебросил Дональда на руки дяде Грегу, и дядя Грег тоже его поцеловал.

— Ну как дела, старина? — крикнул дядя Грег, опуская его на землю.

— Хорошо. — Дональд едва не праздновал победу, потому что отцу не нравилось, когда мальчиков целуют. «Мужчины пожимают руки, — говорил он ему, — а не целуются».

Не было ни облачка, и небо, под вечер слегка полиловевшее, по-прежнему сияло, точно в сцене из русского балета, на который мать возила его несколько недель назад, потому что хотела увидеть Павлову, восхитил его не танец, но внезапное прикосновение к миру волшебства. Теперь над ним простиралось волшебное небо, совсем не похожее на привычное, нью-йоркское. Все на ферме было пропитано волшебством. Дом стоял в центре очарованного мира, гораздо реальнее, чем тот, что знаком людям. С матерью и ее родственниками он провел здесь не одно долгое зеленое лето, успел открыть этот мир и изучить его, но никто даже не заметил, что он живет в этом мире. То, что здесь оказался отец, было смертельно опасным; от него почти невозможно что-то утаить: однажды прознав о существовании другого мира, он безжалостно уничтожит его. Дональд не был уверен, что все входы надежно охраняются или тщательно замаскированы.

Они сидели сзади на санях, накрытые бурой полостью из буйволовой кожи. Два больших серых коня выдували пар из широких ноздрей. Белый деревенский пейзаж безмолвно проносился мимо, замерзшие деревья розовели в лучах заката. Дядя Грег держал поводья, а сидевший рядом дядя Виллис повернулся и разговаривал с матерью Дональда.

— У меня ноги болят, — сказал Дональд.

— О, боже всемогущий, мальчик! — вскричал дядя Виллис. — Что ж ты не поставил их на кирпичи? Там внизу пять горячих кирпичей. Они же специально для этого лежат. — Он наклонился и приподнял тяжелую полость. Кирпичи были завернуты в газету.

— У меня тоже ноги как ледышки, — сказала мать Дональда. — Давай-ка, снимай ботинки и поставь ножки сюда. — Она подвинула два кирпича к Дональду.