Пол Боулз - Нежная добыча

В любом случае, они уже подписали субаренду на квартиру рядом с парком Грамерси — она освобождалась первого марта. Это было очень важно, поскольку в Валентинов день они собирались пожениться. Оба отнюдь не были сентиментальны, и вот поэтому Джун казалось слегка вызывающим объявлять их друзьям за коктейлями: «Это будет в Валентинов день».

Ее отец, на чуткость которого всегда можно было рассчитывать, оплачивал им две недели на Бермудах.

— Бог знает почему, — говорил Вэн. — Он ненавидит меня до самых печенок.

— Ну как ты можешь такое говорить о папе, — возражала Джун. — С тобой он всегда сама вежливость.

— Вот именно, — отвечал Вэн, но без раскаяния в голосе.

Она пересекла Лексингтон-авеню. Все небо выглядело так, словно сверху его освещал серо-лиловый неон. Верхушки зданий терялись в облаке падавшего снега. А звуки порта неслись не от реки впереди, а сверху, словно буксиры осторожно пробирались между макушками башен. «Вот таким и должен быть Нью-Йорк», — думала она. Не лето с кучей людей на пожарных лестницах, открытыми гидрантами, листьями сумаха. А вот такая тихая, сырая, нейтральная погода, когда вода, похоже, — везде. Она остановилась на миг посреди квартала, прислушиваясь к гудкам: они постепенной перспективой уходили вдаль. На самом дальнем фоне очень слабый, подавленный гудок тянул: «М-м-м-м-м! М-м-м-м-м!» «Должно быть, в проливе», — подумала она. И двинулась дальше.

В кармане у нее лежали ключи — ночь станет особенной. Не то, чтобы это как-то подчеркивалось — нужды в этом не было. Это подразумевалось в их вчерашнем разговоре, когда она зашла к Вэну в магазин. Несколько минут они поболтали в глубине магазина, среди столов, а потом он протянул ей ключи. Это самое восхитительное, что вообще между ними произошло, — момент, когда ключи перешли из его рук к ней. Этим жестом он отказался от самого дорогого: своего уединения, — и она это знала. Ей не хотелось, чтобы он решил, будто она этого не понимает, и она тихо произнесла:

— Думаю, ты можешь мне их доверить, — и сразу же рассмеялась, чтобы ее слова не прозвучали нелепо. Он тогда поцеловал ее, и они вышли на десять минут выпить кофе.

Сидя у стойки, он рассказал, как прошлым вечером поймал книжного воришку. (По ночам магазин работал; он был расположен так удачно, что по вечерам они зарабатывали не меньше, чем днем.) Вэн только закончил расставлять новинки в витрине и стоял на улице, глядя внутрь. И тут заметил у технического отдела мужчину в длинном плаще.

— Я его и в самом начале приметил. Тот еще тип, знаешь. Их учишься распознавать. Он посмотрел на меня прямо через витрину. Наверное, подумал, что я просто человек с улицы. На мне тоже был плащ. — Мужчина, окинув быстрым взглядом магазин и убедившись, что за ним никто не следит, протянул руку, схватил какую-то книгу и сунул под плащ. Вэн добежал до угла, похлопал по плечу регулировщика и сказал: «Не зайдете ли вы ко мне в магазин на минутку? Я хочу, чтобы вы арестовали одного человека». Воришку поймали, а когда расстегнули плащ, там обнаружились целых три книги.

Вэн всегда говорил: «В книжном магазине увидишь много забавного», — и часто это было действительно забавно. Но вот эта история показалась Джун скорее мрачной, а не веселой. Не потому, конечно, что была про воровство. О кражах книг Вэн ей рассказывал не впервой. А, вероятно, потому, что больше всего она терпеть не могла, когда за ней наблюдают исподтишка, и она невольно поставила себя на место воришки, с которым, по ее мнению, Вэн повел себя не вполне справедливо. Ведь мог бы войти и сказать: «Я наблюдал за вами. Я видел все, что вы делали. Теперь даю вам последний шанс. Верните все, что взяли, убирайтесь к черту и больше сюда не приходите». Шпионить за человеком, а потом кинуться на него из темноты — это как-то нечестно. Но она понимала, что рассуждать так — абсурд. Вэн ни с кем не мог повести себя несправедливо; он честно вел дела и поступил характерно: устраивать склоку он бы не стал. Она даже никогда не понимала, сердится ли он на нее, — только когда все заканчивалось, он улыбался: «А ведь ты меня в прошлую пятницу жутко разозлила».

Она пересекла Третью авеню. Снег пока еще таял на лету, но уже подмораживало, тротуар покрывался серебром. Ключи бренчали в кармане пальто; она сняла перчатку и потрогала их. Они тоже были холодные. Уходя из дома, она сказала родителям: «Я сегодня встречаюсь с Вэном. Возможно, буду поздно». Те просто сказали: «Хорошо». Но ей показалось, что они обменялись понимающим взглядом. Мол, ничего, через десять дней поженятся. Все два года каждый вечер она взбиралась по шести крутым лестничным пролетам, только чтобы провести с Вэном час-другой, но ни разу, подумала она с какой-то затаенной гордостью, не случилось того, что родители могли бы назвать «недостойным».