Вадим Давыдов - Год Дракона

– Вы что, поссорились?

– А что, собственно…

– Ответь, пожалуйста, – в тоне старушки было что-то такое, отчего у Елены пропала охота бунтовать.

– Нет. Мы не поссорились, – покорно вздохнула Елена.

– А в чем же дело?

– В том, что на самом деле он любит только то, чем он занят. А со мной ему просто приятно быть. Вот и все.

– Ошибаешься, деточка. Мужчина, который не любит, на такое не способен.

– С такими деньгами, как у него, можно что угодно себе позволить…

– Деньги – говно, – властно оборвала ее старушка. Елена поразилась, с каким вкусом и удовольствием проговорила бабушка это слово. И как вспыхнули молодой страстью ее темные, обжигающе юные глаза. – Не будь денег, он в любом случае что-нибудь похожее придумал бы. Масштаб, деточка, – его в карман не спрячешь. Масштаб не в кошельке, а в голове…

Елена вдруг поняла, что вся булочная слушает этот разговор, затаив дыхание.

– Да что же это такое происходит-то, в самом деле… – простонала Елена, опуская руки с пакетами. – Вы что, все сговорились, что ли?! Да оставьте же меня, наконец, в покое!

– Деточка, покой нам всем обеспечен, – усмехнулась бабушка. – Только это мне немного до него осталось, а тебе еще – о-го-го… У кого-то от дурости горе, а у тебя, деточка, – от ума. Так что ты ум-то свой припрячь до поры, он тебе еще понадобится… – Она вдруг сильно сжала Елене руку, так, что сделала ей почти больно: – Ты вернись к нему, деточка. Ты ему нужна, да и он тебе, видно, суженый. Вернись. Так правильно будет и хорошо.

– Вернусь, бабушка, – вежливо сказала Елена, мечтая поскорее доползти до кровати.

– Поклянись.

– Что?!?

– Поклянись. Детьми своими будущими поклянись. Ну?

– У меня никогда не будет детей, – хриплым от бешенства голосом четко сказала Елена, глядя на бабушку теперь уже с ненавистью. – Не может быть у меня детей, и не стану я клясться. Прекратите юродствовать и отпустите меня, черт вас возьми!

– И кто же тебе сказал такую чушь?

– Врачи, бабушка, – с издевкой сказала Елена. – Или врачи – тоже говно?

– Конечно, говно, деточка, – кивнула странная старуха. – А детей у тебя двое будет, мальчик и девочка. То есть, сначала девочка, а потом и мальчик… Конечно, на четвертом десятке детей заводить, может, и поздновато, – в наши времена бабушками в таком возрасте становились… Ну, да лучше поздно, чем никогда. Ступай, деточка. И помни – все в деснице Господней. Как захочет Он, так и будет. То, что раньше Он тебе решил, Он же и перерешить может. Если заслужишь. Иди! – и старушка подтолкнула Елену к дверям.

Елена не помнила, как дошла до дома и оказалась в квартире. Странная старуха с обжигающими глазами никак не шла у нее из головы. Она вдруг вспомнила почему-то Корабельщиковых, Сонечку… Это было просто какое-то наваждение. Елена достала из бара старую початую бутылку абсента и, налив полную большую, граммов на семьдесят, рюмку, выпила залпом обжигающий пряный напиток. И следом еще одну. И на ватных ногах прошла в спальню, где упала на кровать, не раздеваясь, и забылась мгновенным тяжелым, тревожным сном…

Ей показалось, что она проспала целые сутки. Так оно почти и было… Нестерпимо горело в желудке, хотелось есть… Елена опрокинула в себя чашку кофе с капелькой сливок и восхитительно вкусный, хотя и вчерашний, круассан, и решила, что поедет в редакцию.

Она вошла к Ботежу в кабинет, с сердцем шмякнула портфельчик на пол и села на посетительский потертый диван, сильно натянув юбку на колени. Ботеж покачал головой и вдруг улыбнулся.

– Что? – удивилась Елена.

Ботеж выбрался из-за стола, подошел, сел рядом. Тихонько похлопал ее по руке:

– Все вот так, да?

– О Боже, Иржи. Ну, ты же взрослый человек, как ты можешь… Это дурацкая мальчишеская выходка, это просто… Что?

– Все гораздо хуже, Елена, – Ботеж снова встал, вернулся к столу, но садиться не стал. – Вчера утром… Мне позвонил Чеслав Димек из «Мира рекламы». Он просто захлебывался. Я в жизни такого еще не слыхал, Елена. Ты думаешь, он просто выкупил рекламные поля?

– А как?!

– Они договорились со всеми агентствами и хозяевами рекламы. Со всеми, понимаешь? Просто онпопросил. И все просто отдали ему площадь. Он оплатил только полиграфию и расклейку. За одну ночь. И никто не спросил, насколько. Даже и не подумал спросить. Как это так, Елена?

– Ты… ты меня спрашиваешь?!

– А кого мне спросить? Никто не знает его так, как ты. Никогда он так не открывался. Поэтому я спрашиваю тебя.