Вадим Давыдов - Год Дракона

– Нельзя же всем побежать навстречу.

– Нет. Конечно, нельзя. А что делать?! Надо ведь всем… Я просто не могу… По-другому – не могу… Это сильнее меня. Это как будто даже не я. Я, когда взгляд их встречаю, такое внутри чувствую… Запах такой… Когда тело живет, а душа улетела уже… Меня как будто швыряет к таким. Я не умею это объяснить. Или слов таких нет. Или я их не знаю…

– Они… они же все чуть не в два раза тебя старше…

Данька усмехнулся невесело:

– Старушки, да? Так в этом самый кайф, Дюхон. Ты дурень… Женщина в этом возрасте только все распробовала как следует. Только развернулась… Она уже многое знает, с ней не нужно так прыгать, как с девочкой. Вообще ничего особенного делать не нужно. Ее только надо сначала потрясти до полного опупения, рассказать ей какую-нибудь майсу [8], которую она еще никогда не слышала, а потом замолчать и послушать ее. А потом сказать ей, что она – нежная и удивительная, что такую ты еще никогда не встречал, что жизнь коротка, а искусство вечно… А мне это легко так умеется как-то… Ну, и так далее. И все дела. И можно в кроватку.

– Ты подонок.

– О, нет… – Данька вздохнул и сделался вдруг очень серьезным. – Такая поганая жизнь, Дюхон… И такая скука вокруг… И ничего сделать нельзя, понимаешь?! Совсем ничего… Я просто хочу, чтобы они почувствовали себя счастливыми. Хоть на один день. Я же не могу сделать их счастливыми навечно. Я бы с удовольствием, но я же не Бог… А так… Я же вижу… Им со мной хорошо… Дело же не в том, что я какой-нибудь гигант, это все фигня, потому что это вторично, когда женщина счастлива, у нее все хорошо и все получается… И у мужиков тогда тоже получается…

– А ты представь себя на месте их мужей. Хотя бы на минутку…

– Я представляю. Я поэтому и не женюсь никогда, Дюхон. Никакой мужчина никогда не сможет сделать ни одну женщину навсегда счастливой. Будь он хоть кто… Поэтому даже и не стоит огород городить. А это… Это просто миг… Секунда счастья. И потом… Если у женщины все хорошо, если она чувствует себя любимой, желанной, счастливой… Я к таким даже не приближаюсь. Как и они ко мне. Я грустную женщину видеть не могу, Дюхон. Я сразу подхожу и начинаю утешать. Я ведь не тащу никого в койку…

– Да. Это они тебя тащат.

– Правильно. Это само получается… Или не получается. Ты думаешь, у меня писька чешется? Или у них? Это душа… Мечется, понимаешь? Эх… Тебе хорошо рассуждать, вон, у тебя совсем все по-другому… А у меня… У меня – вот так. Я не знаю… Может, и навсегда…

– А мама твоя… она знает?

– Нет. Ну, то есть, она понимает, что я не в кино на последнем сеансе задержался… Да я редко очень дома не ночую. И звоню всегда. Ей главное знать, где я и что со мной все в порядке.

– И она ничего не говорит?

– Ну… Что она может сказать… Нет. Не говорит. Вздыхает. У меня мама умная очень, Дюхон. Я ей объяснил разик, в чем дело. Я не думаю, конечно, что она от этого пришла в сильный восторг… Но я уже довольно большой мальчик. Что выросло, то выросло. Слава Богу, что она меня женить не пытается.

– А дети?

– Какие дети, Дюхон?! Ты в своем уме?! Рожать солдат для большевиков?! Нет, нет, и не уговаривай меня даже, я не поддамся.

– Когда-нибудь большевики кончатся, Дан…

– Никогда они не кончатся, Андрей, – сказал он с такой злостью, какой Корабельщиков от Даньки не ожидал и не слыхивал. – Никогда. Особенно здесь. И вообще. Не они, так другие. Не Маркс с Лениным, так еще какая-нибудь гадость.

– Какая?!

– Откуда мне знать?! Какая-нибудь… Все время какая-нибудь гадость. То война, то целина, то Афган… Только когда женщину держишь за руку, а она так смотрит на тебя, как будто ты единственный мужчина на свете, – только тогда это все отступает. Только тогда…

– Ты все выдумываешь, Дан, – Андрей покачал головой. – У тебя так не получается, как ты говоришь. Тонечка, например…

– Ну, что – Тонечка, – Данька нахмурился. – Конечно, не получается. Я же человек… Я привязываюсь ужасно. Мне всегда кажется, что настоящая моя женщина – это та, что сейчас со мной… Может, они поэтому так и…

– Ты романтик.

– Или подонок?

– И то, и другое, – Андрей покачал головой. – Удивительный ты, все-таки, человек…

– Это ты – удивительный человек. Ты правда жениться надумал?

Андрей, помедлив, кивнул.

– Вот. Это и есть настоящая смелость. Или дурость.

– Нет. Это не дурость…

– Это любовь. Я знаю. Ты надеешься это на всю жизнь растянуть?

– Я знаю, что так будет.

– Я же говорю, – ты смельчак. Я бы никогда на такое не решился. Но я очень хотел бы, чтобы ты оказался прав. И Танька чтобы была счастливой. А если не сумеешь, – тогда я появлюсь. Или другой такой же. Понял?