Йоханнес Зиммель - Любовь - только слово

Живот у нее совсем плоский. Я не Казанова и не спал с тысячью женщинами. Но у красивых, с которыми я спал, — всегда был плоский живот.

Читаю то, что только что написал, и нахожу это смешным. Вычеркну.

Нет, оставлю.

Может быть, это и вызовет смех. Но это правда.

У всех по-настоящему красивых женщин на лице есть родинка. Многие, кто таковой не имеют, рисуют эту родинку. Верена больше не пользуется косметикой. Черная родинка на ее левой скуле — настоящая…

— Иди, — шепчет она.

Сейчас я обнажен так же, как и она.

Я сажусь на край постели и ласкаю ее бедра, грудь, руки.

— Ты должен быть со мной очень нежным, любимый, — шепчет она. — Ты можешь быть нежным с женщиной?

— Да.

— Действительно нежным?

— Действительно нежным.

— Иди, любимый, будь со мной нежным. Я так жаждала этого… Мы оба так долго ждали этого…

Я прижимаюсь лицом к ее бедру. Думаю, что никогда в жизни я не был столь осторожным, столь нежным. Так влюблен я тоже никогда не был. Так сильно. Никогда в жизни.

В доме тихо, полная тишина. Где-то лает собака. И в тот момент, когда раскрылись ее бедра и руки опустились на мои волосы, ко мне вновь пришло чувство, которое уже посещало меня однажды: это предчувствие предстоящей смерти.

Оно стремительно исчезло.

Теперь лишь Верена, Верена, только Верена.

Я забуду своих родителей. Забуду Геральдину. Забуду все. Но одно не забуду никогда: эту ночь. Я рассказывал, что испытал с Геральдиной. С Вереной в эту ночь я впервые узнал нечто другое, нечто совсем иное. Когда мужчина и женщина могут составить единое целое, как будто являют собой одного человека, с одной душой и мыслями.

С Вереной в эту ночь я пережил все, что делает счастливыми влюбленных, когда руки, ноги и губы двигаются сами по себе, будто бы они сами с собой договорились, а не мы.

То, что я почувствовал с Геральдиной, было как спутанный кошмарный сон. То, что я познал в эту ночь с Вереной, — это огромное парящее чувство, возвышающее и возвышающееся, которое не идет на убыль, не прекращается, становясь с каждым разом все сильнее и сильнее. На вечеринке мы были под хмельком. Сейчас мы абсолютно трезвы. И трезво, с нежностью, доставляем друг другу удовольствие, она — мне, я — ей.

Проходят часы. Два часа. Три часа. Иногда я встаю на колени и целую ее тело, или мы смотрим друг на друга, и я вижу, как из ее черных глаз сегодня ночью исчезли печаль, разочарованность и отвращение: я вижу в них только надежду, веру и убежденность. Да, иногда я сижу на ковре и только разглядываю ее. Или мы держим друг друга за руки. Или она гладит мои волосы.

Вдруг, после того как она долго смотрела на меня, она отворачивает голову.

— Что с тобой?

— Почему я такая старая?

— Ты не старая… Ты молодая… Ты великолепная.

— Я на двенадцать лет старше тебя.

— Ты не старше меня ни на один день!

Она поворачивает ко мне голову и устало улыбается.

— Иди, — тихо говорит она, — иди ко мне снова, Оливер. Это так прекрасно. Я люблю твое тело: волосы, твой рот и твои руки. Я люблю в тебе все.

— Я люблю тебя.

Мы погружаемся друг в друга. Иногда она стонет, но совсем тихо, чтобы никого не разбудить. Я думаю, что это самая чудная ночь в моей жизни.

В этот момент она говорит:

— Это самая чудная ночь в моей жизни!

— Правда?

— Я клянусь Эвелин.

— Для меня тоже, Верена, для меня тоже.

— Если бы можно было начать жизнь сначала… с самого начала… Вторая жизнь. Я бы еще раз охотно стала молодой… Мне бы так хотелось… Такой молодой, как ты…

— Ты такая и есть, и навсегда останешься такой. Ты никогда не станешь старой…

— Ах, любимый! Давай будем счастливыми ровно столько, сколько нам отпущено. Кто знает, сколько еще будет у нас таких ночей…

Огромная, мощная волна чувств охватывает нас, подобно тому как волна накатывает на берег, медленно и мощно, в последний раз вздымается высоко, высоко и мягко уходит в песок. Так нежно… так нежно.

Верена открыла рот, и я очень испугался, что она может закричать.

Но она молчит.

В момент наивысшего наслаждения она кусает меня в плечо.

Выступает немного крови, и можно увидеть отпечатки ее зубов.

— Извини… Я сошла с ума… Я же сказала… Очень больно?

— Совсем нет.

— Я схожу за пластырем.

— Кровь больше не идет.

— Оливер.

— Да?

— Я… Я должна была сейчас… сейчас кое о чем подумать, о чем-то… о чем-то страшном…

Она выглядит настолько уставшей, что глаза ее закрываются.