Джузеппе Д`Агата - Memow, или Регистр смерти

— Это невозможно, невозможно, — проговорил Астаротте, медленно поворачивая голову. Шея, казалось, была единственным подвижным элементом в его окостеневшем туловище. — Неужели именно со мной это должно было произойти? Ужасная несправедливость.

Он выглядел не столько напутанным, сколько удивленным и растерянным, как бы обманутым, кем-то преданным. Смерть была для него событием явно преждевременным, явной ошибкой, непонятной неожиданностью.

Аликино смотрел на отца, стоя прямо и недвижно. Такого исхода, при котором он присутствовал, он, Аликино, пожелал сам, и банк разрешил ему осуществить свое желание. Но результат оказался столь бурный и скорый! Происходившее тут намного превзошло все, что он способен был вообразить.

Тело отца продолжало чудовищно разбухать, словно изнутри его распирала какая-то сила, стремившаяся вырваться наружу. Лицо превратилось в безобразную маску, какую-то страшную рожу с широким, мясистым носом, с заплывшими свинячьими глазами и вздувшимися, вывернутыми губами.

Голос тоже стал неузнаваемым. Слова вырывались из горла, захлебываясь в отвратительном чавканье.

— Не может быть такого скорого конца. Не может все кончиться так быстро. У меня украли сорок лет жизни. Кто украл их?

Вот теперь было ясно: он чувствовал себя обманутым, ведь ему была дана гарантия, что он проживет до ста лет. Именно об этом он заявил в разговоре, который состоялся у него с Аликино в мае.

Гаснувший взгляд умирающего искал сына и, наверное, не нашел его, так как юноша, медленно пятясь, тихо отступил к двери.

Врач собрал свои инструменты и удалился.

— Он может взорваться с минуты на минуту.

На рассвете, в Рождество, Астаротте умер, сотрясаемый чудовищной, нескончаемой и такой сильной отрыжкой, что от нее дрожали стекла во всем доме. Казалось, эта отрыжка, вырываясь из нутра, опустошала его. Тело покойного обмякло и вновь пробрело нормальные размеры.

С трупа сняли перчатки. Аликино смог наконец увидеть руки отца.

Они были ярко-красного цвета, бликующие, пылающие. Их можно было увидеть даже в полной темноте. И теперь, когда кровообращение прекратилось, руки на глазах меняли свой цвет, становясь темными и матовыми, как обожженные кирпичи.

В одном из карманов пиджака Астаротте Аликино обнаружил ключи от шкафа с недоступными прежде книгами.

Однако то, что он искал, оказалось вовсе не в книге Пселла, о которой упоминал синьор Гамберини, а в труде, приписываемом Фламелю, — «О вещах возможных и невозможных».

«Кое-кто может украсть у другого годы жизни. Это может сделать сын в ущерб отцу, при одном, правда, условии — если он сын только отца. Годы жизни сын крадет не по частям, а сразу все, какие отцу осталось прожить».

Что означало это условие — если он сын только отца? Не рожденный женщиной, не родившийся? Или же речь шла только о доминирующей генетической наследственности?

На похоронах Астаротте не было священников. Только спустя какое-то время Аликино телеграммой сообщил матери, что она стала вдовой.

Аликино продолжал служить бухгалтером в Ссудном банке, но с некоторых пор начал испытывать острое желание — он предпочитал называть его долгом — прояснить кое-какие страницы из жизни своего отца и предков семейства Маскаро.

Весной 1946 года он приступил к розыскам.

Реестр учета населения муниципалитета Баретты сообщал, что Маскаро Астаротте, сын Джерофанте и N. N., родился в 1885 году.

Может быть, он был сыном только отца?

Возможно, обозначение N.N. скрывало тот факт, что ребенок родился вне брака? В старых и пыльных приходских книгах в Баретте, в бывшей главной церкви этого прихода, Аликино нашел документ, который, по-видимому, был прежде письмом. Без даты и подписи, он был когда-то разорван на клочки, а потом восстановлен, правда не полностью, с помощью клейкой бумаги.

«…заявлял неоднократно во всеуслышание, глубоко убежден, что Барко Маскаро вел обширную торговлю с дьяволом. И сам его постыдный и ужасный конец — как вам известно, он обуглился на костре, разведенном по всем правилам в лесу, неподалеку от Баретты и именно в праздник Рождества, день радости, братства и любви, — не оставляет сомнений на этот счет.

Дабы всем было известно, заявляю: то обстоятельство, что я являюсь горячим провозвестником крестовых походов против наступления власти сатаны, не означает, что я имею какое-либо отношение к убийству вышеназванного Барко или являюсь его подлинным вдохновителем. Пусть покарает меня Господь за то, что это событие не вызывает у меня должного сострадания к жертве, но пусть и отведет от меня все подозрения.