Валентин Черных - Женщин обижать не рекомендуется. Сборник

— Молодец! Блестяще!

Я нашла в себе силы встать, прошла в комнату отдыха, легла на тахту и укрылась пледом.

— Тебе плохо? — спросила Настя.

— Мне надо поспать хотя бы пятнадцать минут.

И я уснула. Проспала почти два часа.

Я приняла душ. Проверяя ящики шкафа, обнаружила утюг, подгладила юбку и блузку. Мне очень хотелось есть. Я приготовила бутерброд с ветчиной, открыла банку холодного пива. Одного бутерброда оказалось мало, в микроволновой печи подогрела консервированный горошек, вскипятила воду, выпила кофе и решила, что надо поговорить с отцом, прежде чем принять решение. Когда я читаю в романах о долгих и мучительных раздумьях героев — все это глупости. Решение обычно принимается сразу: увидела мужика — и он или нравится, или не нравится, хорошая тряпка — нравится или не нравится. Нерешительность с мужиком бывает оттого, что он сам нерешителен, а с покупкой потому, что всегда не хватает денег.

Конечно, я хотела бы остаться в компании, и даже неважно, в какой должности. Мне нравился Заместитель, хотя, конечно, вел он себя как сука, пусть даже определение «сука» применимо больше к женщине. Сказать «как кобель» — не точно, потому что «кобель» — сексуальная категория, а не нравственная. Но не это было главным. Я хотела получить деньги: даже двухмесячная зарплата президента компании решила бы мои проблемы года на два или даже на три. То, что сегодня меня макнули, можно пережить. Но даже за очень хорошие деньги терпеть унижения каждый день я не хотела.

Я сразу вспомнила Ржавичева, его вопросы, его усмешку и с каким упоением он исполнял свою роль в этом розыгрыше. Ничего, ты свое получишь, — решила я тогда. И без всяких колебаний и сомнений.

Через кабинет я прошла в приемную.

— Кофточку подгладила, — сказала Настя. — Кстати, в ящике справа есть фен.

— Какие новости от отца? — спросила я. Именно в этот момент я решила сделать поводок, который связывал бы меня и Настю, покороче. Я не буду во всем слушаться ее.

— Решили отложить операцию. Сегодня его отправят в санаторий. Уже вызвали швейцарского хирурга, и они с, Гузманом решат, оперировать его здесь или провести операцию там.

— Я поеду к нему сейчас.

Настя посмотрела на часы.

— Тогда только завтра. Он уже не в институте, но еще и не в санатории.

— Я поеду в санаторий. Где он находится?

— Нет, — сказала Настя. — Ему после дороги нужен отдых. Завтра приходи, и решим.

— Решать буду я. Я не девочка, чтобы за меня решали, когда мне видеться с отцом.

— Ты с ним не виделась годами, — сказала Настя.

— А сейчас хочу видеть каждый день. Пожалуйста, адрес санатория.

Настя молча написала на бланке компании адрес санатория.

— Каким транспортом можно туда добраться?

— Не знаю.

Я поняла, что перебрала и надо отступать.

— Прости, — сказала я.

— Прощаю.

— Не знаешь, что говорят после этого совета?

— Говорят, что ты не полная идиотка. Считай это за комплимент. Завтра за тобой прислать машину?

— Доеду сама. До свидания.

— Будь здорова.

Теперь мне предстояло пройти по довольно длинному коридору. И я пошла, боясь только одного: чтобы ко мне не обратились с каким-нибудь вопросом. Я приближалась к охране. Обычно для прохода в учреждение выписывают пропуск, а при выходе его сдают. Если у меня спросят пропуск, что я должна ответить? Я решила, что отвечу: «С сегодняшнего дня я — президент компании и прошу это запомнить».

Но два парня ничего не спросили, а почтительно приложили ладони к беретам. Я им кивнула.

Окна были распахнуты, меня провожали взгляды не менее десятка мужчин. Я завернула за угол, облегченно вздохнула и бросилась к приближающемуся троллейбусу. Конечно, президенту компании не пристало бегать за троллейбусом, но и стоять на остановке мне тоже не хотелось. Президент, пробивающийся в переполненный троллейбус на виду сотрудников компании, — не президент, а пассажир, такой же как и они, хотя, судя по количеству машин на стоянке против офиса компании, очень немногие сотрудники ездили общественным транспортом.

Я довольно быстро добралась до дома, час пик еще не наступил. В этом микрорайоне, который когда-то называли Химки-Ховрино, я прожила из тридцати двух лет своей жизни двадцать. За эти двадцать лет выросли деревья, которые мы сажали по субботникам. Я знала здесь многих, а еще больше знали меня: не только соседи, но и родители учеников.

На детских площадках из песка малыши строили замки, те, что постарше, гоняли между домами на роликовых коньках, на скамейках в тени деревьев сидели старухи, грузные, с больными ногами. Меня всегда поражала разница между зарубежными старухами и нашими. В Москву приезжало много туристов, в основном пенсионеров. И французские, и американские, и немецкие старухи были сухопарые, подтянутые и деятельные. Наши старухи были почему-то разбухшие, медлительные. Я как-то поделилась своими наблюдениями с Риммой.