Гергей Ракоши - Сальто-мортале

— Ну, конечно, мой дорогушечка.

(«Дорогушечка, — спрашиваю я себя, уже остервенившись, — что бы ты сделала, если бы была министром внутренних дел?» — «Если бы я была министром внутренних дел, дорогушечка, — отвечаю я себе, — я бы незамедлительно и собственноручно оформила визу Дорогушечкам. И не только оформила, но еще и проводила бы их до аэропорта и сделала бы им ручкой. И это было бы настоящей борьбой против империализма, дорогушечка!») Около одиннадцати они еще раз возвращаются из коридора, дитя осталось на лестнице и, прислонившись к перилам, исполняет «Криворогую козу». (Пей быстрее молочко, а не то она прыг-скок — и тебя рогами — в бок! Криво…)

В ритме «Милиция висит на пятках…» супруг шепчет:

— Хемингуэй получил миллион долларов от «Лайфа»!

— И все же покончил с собой! — вне себя от ярости обрывает Иван.

— Он был просто дурачок! — говорит Дорогушечка-супруга. — Разве не так, мой дорогушечка?

— Так, так, моя дорогушечка.

Наконец-то мы можем закрыть дверь. Прошло еще одно воскресенье.

У меня все коренится в этих «не хочу». «Не хочу быть такой, как Дорогушечка-супруга. Не хочу такого мужа, как Дорогушечка-муженек. Не хочу такого ребенка, как Дорогушечка-младший. Не хочу докатиться до того, чтобы проводить свои воскресные дни, как мать и отец. Не хочу, чтобы мой ребенок когда-нибудь так же мучился целыми днями, как я сейчас. Не хочу, не хочу, не хочу! Не хочу прожить всю свою жизнь в одной комнате, пусть даже вместе с отцом, матерью и братом. И вместе со своим мужем любимым и ребенком тоже не хочу. Я не хочу быть такой, какая я есть, не хочу вечно истязать себя этими «не хочу!». Не хочу, не хочу, не хочу!»

Спозаранок я ходила на тренировки не потому, что любила бег. И петь я пыталась не потому, что любила петь. Отнюдь нет.

Мне лишь хотелось вырваться из своего удушающего окружения. Как же, чемпионка, популярная певица!

Теперь-то я понимаю, из меня ничего не могло получиться, ведь я следовала не зову сердца, меня подгоняли эти «не хочу», или, если угодно: я равнялась на Ощерика — что одно и то же.

У меня оставалась еще одна возможность — учеба. Но и здесь тоже были свои трудности. Я поистине делала все, что может делать человек при отсутствии у него подлинных интересов.

История. Мы являемся угорской ветвью финно-угро-финских народов. Финны ответвились на север, мы на юг. Ханси и манты остались там, где и были. Кто от этого выиграл? Ханты и манси теперь насчитывают всего-навсего тридцать тысяч. Они потихоньку вымерзли, и не удивительно: какой же холодина, должно быть, там, на берегах Сосьвы и Лозьвы, наверное, только шаманы хоть кое-как удерживают в них душу. Не успели финны обосноваться на их нынешних местах, как шведский король Эрик Святой пошел на них войной с целью обратить их в христианство. Главная цель таких походов состоит в том, чтобы утвердить власть миссионеров над обращенными, сесть им на шею. И напрасно стонет народ: ох, пора бы вам слезть с нашей шеи, ведь мы уже давно все до единого обратились в новую веру, нет, миссионеры неизменно отвечают на это: вы еще не вконец обратились, вас надо обращать еще и еще. Короче говоря, ни один миссионер до тех пор не уйдет с насиженного места, пока в виду не покажется новый, более сильный миссионер, а тогда обычно бывает уже поздно: Миссионер Второй вместе, с изначально обращенными обращает и самого Миссионера Первого. Потом приходит Миссионер Третий, Четвертый, Пятый, Шестой. И так далее. Так было и с финнами. Пришел Эрик (уже одно имя чего стоит, господи боже, у моей одноклассницы был младший брат Эрик, который, помимо прочего, мочился под себя) — короче, пришел этот самый Эрик Святой (у нас в гимназии не было большего оскорбления, чем измерить кого-нибудь взглядом и сказать: «Ты, святой Эрик!!»), короче, пришел этот самый Эрик Святой, навалился на финнов, большую часть их земель раздал своим военачальникам и попам — и так продолжалось сто пятьдесят лет. Потом пришли датчане и прихватили на следующий курс образования вместе с финнами еще и шведов. Этот курс продолжался тоже около ста пятидесяти лет. А после небольшой передышки пришли новые миссионеры — русские «цари-батюшки». Стало быть, про финнов можно сказать что угодно, только не то, что они ухватили фортуну за хвост. Зато у них есть сауны.

Возможно, истинное наше родство коренится именно в нашей общей судьбе. Ибо про родство языков сочинили слишком уж красивую теорию, эх-хе-хе! Был когда-то на ипподроме один финский наездник, между двух заездов мы теснились с ним на одной скамье, и меня осенило, я попросила Ивана спросить у финна (по-немецки), как сказать по-фински: