Марио Бенедетти - Ближний берег

В моем пансионе полно клопов и тараканов, просто черт знает что, да и стены потеют. Я тоже. К тому же на семь номеров всего одна ванная, вернее — на шесть, поскольку один занимает пара молодых французишек, которых отнюдь не причислишь к фанатикам душа. У него — пропахшая кухней грива, у нее — открытые сандалии позволяют общественному мнению ознакомиться с ее грязными ногтями. Вне всякого сомнения, уже не считая французишек, проблема ванной довольно серьезна, потому как, если к душу бегают обитатели шести номеров, то к унитазу — всех семи: галлы не моются, зато облегчают желудок с европейской пунктуальностью. Все это означает, что мое жилье принадлежит не к категории «Хилтона» или «Шератона», а (приготовьтесь хохотать) к категории «Ватер»! Жаль, что эта ужаснейшая шуточка не пришла мне в голову, когда я находился в компании сеньора Акуньи и его святого семейства. Пришлось бы ему, распутнику, повосторгаться, потому как он знает, что я знаю. В пансионе, который справедливо именуется «Hirondelle» [6] «Ласточка» (фр.). , сама хозяйка говорит, что все мы, ее постояльцы, — перелетные птицы; так вот, в пансионе кипит жизнь. Поймите правильно: раз я говорю «жизнь», то имею в виду разгул. Например, в номере три проживает карманник. Он требует, чтобы его звали не карманник, а по-английски — Пикпокет, потому что, дескать, он воспитанник британской школы; но английское слово слишком сложно для прозвища, так что все зовут его Пик, даже Пики, а он обижается, уверяет, что это собачья кличка, однако уже ничего не поделаешь: третий вариант вошел в то, что моя преподавательница истории называла устной традицией. В четвертом номере обитают молодожены, о них я (живущий в пятом) невольно знаю многое, включая кое-какие звуки, а они прямо-таки стереофонические и вынуждают меня воображать юную особу без одежд чаще, чем я того хотел бы. Муж, или как его там, прекрасно понимает мое невыносимое положение, но, вместо того чтобы пожалеть, подшучивает и, когда встречается со мной, все повторяет: «Дружище, что-то ты сегодня хуже выглядишь. Что с тобой?» Я проклинаю его молча, из уважения к звонкоголосой даме, а он хохочет, как пересмешник.

В шестом живут французики, ароматы от них проникают иногда через щели, но должен признать, что восхвалений Венеры не слышно. Слышны другие звуки: иногда он играет на гитаре, и оба ноют песни протеста на таком испанском, который исходит у них прямо из желудка. Они никого не задевают. И если бы пахли лучше, пожалуй, нравились бы мне.

В седьмом живут две девахи, ну, ладно, две девушки, которые без конца стучат на машинке. Иногда на заре я просыпаюсь и слышу только полицейские сирены и их машинку. Чего они там пишут?

Первый и второй номера не в счет — это резерв хозяйки, которую зовут Росой. Донья Роса. Известно (и невозможно не знать, потому как она рассказывает об этом два-три раза в неделю), что она вдова и что ее муж был перонистом первой половины правления Перона [7] Перон Хуан Доминго (1895–1974) — президент Аргентины в 1946–1955 и в 1973–1974 гг. , еще при Эвите [8] Эвита (Мария Эва Дуарте де Перон; 1919–1952) — жена Перона, являвшаяся вице-президентом Аргентины. . Однажды она сказала мне доверительно, негромко, заговорщическим тоном: «Теперь он был бы с другими. Понимаете?»

Я должен найти работу — монеты кончаются, и нельзя зависеть от тех денег, что могут посылать мне предки, да и все равно этого мало. Сходил в два-три магазина в районе Онсе, которые давали объявления в газете «Кларин», но как только слышат, что у меня еще нет разрешения на постоянное жительство в Аргентине, с сочувствием произносят «нет». Экономлю даже на окурках, а уж это совсем идиотская жертва. Бывает, безумно хочется курить — и нечего. Вчера повезло — встретился с тощим Диего и весь вечер стрелял у него сигареты. Он тоже удрал от полиции. Правда, ему пришлось хуже, потому что он влип не по глупости, как я, а но причинам более достойным. Его ловили дважды (в первый раз, когда на стенах кладбища в Бусео писал аэрозолью лозунг против военщины, второй — с листовкой отнюдь не правительственной пропаганды). Оба раза его молотили вовсю — и «пикану» пустили в ход, и все прочес; он вытерпел молча, как дуб, и его отпустили. Но себе дал зарок: «Не попадайся — в третий раз не вывернуться», уехал на катере из Вилья-диего.

Я его знал мало, он года на четыре старше и к тому же занимался политикой. «Так, значит, и ты загремел, — сказал он мне сверхлюбезно. — Кто бы подумал, ты ведь всегда сторонился». Трудно объяснить такому, как он, обожженному посильнее птицы Феникс, почему я не был активистом. Пытался растолковать, но он ничего не понял. «Оправдания, малыш, оправдания». Меня бесит, что какой-то тип, всего на четыре года старше, свысока называет меня малышом. «Ну-ну. А теперь примешь участие?» Спрашиваю его, как же можно принимать участие в нынешнем хаосе. Не знаю, почему это пришло в голову сказать «хаос». «Всегда можно», — говорит он. Объясняю, что прежде всего должен найти работу. «Правильно. Я уже тружусь. Если хочешь, помогу». Конечно хочу. Записываю незнакомое имя и адрес. Прийти нужно завтра. «А теперь пойдем со мной». Прошли примерно кварталов двадцать. Я бы сел в автобус, но он говорит, что, когда ведешь сидячую жизнь, очень полезно ходить, это способствует кровообращению. Дядя Фелипе, любитель природы, несет подобную же ерунду. Наконец останавливаемся перед многоэтажным зданием. Поднимаемся на пятнадцатый. Длинноволосый субъект с амулетами на шее открывает нам дверь. Тут человек пятнадцать, все молодежь. Спорят, только вот не могу понять о чем. Терминология у меня в одно ухо влетает, в другое вылетает, ничего не улавливаю. В углу сидит девчонка, которая почти не участвует в разговоре. На ее лице выражение скуки, и как раз от этой девчонки я слышу: «Надоело?» Пожимаю плечами, наверное, это походило на согласие, потому что она меня зовет: «Иди сюда». И выходит в коридор… Иду за ней, поднимаемся по деревянной лестнице с ковром. Это не просто квартира, а роскошные апартаменты, С лестницы вступаем на галерею, а из нее — в сад. Да, есть сад, с деревьями и всем прочим, — на пятнадцатом этаже. Там стулья, столы и что-то вроде легкого садового дивана. «Иди сюда», — повторяет она и садится на диван. Я тоже сажусь и в первый раз внимательно гляжу на нее, на всякий случай улыбаюсь. Она смуглая, красивые темные глаза. Наверное, моего возраста или чуть старше. Вырез платья глубокий. Недурно. «Нравлюсь?»- спрашивает она очень спокойно.