Роберт Уильямс: Корень всех зол

Солнце припекало все сильнее, согревая, проникая, кажется, в каждую клеточку — ну, хоть что-то приятное осталось в этом мире. Я уже подходил к густым зарослям кустарника на краю поля и только немного расслабился, как мимо пронесся велосипедист, очень близко, чуть не задев меня рукавом по лицу. От неожиданности я застыл как вкопанный — я ведь даже не слышал, как он подъезжает. Чокнутый он, что ли, так носиться? На звонок нажать не мог? Сердце колотилось, и мне понадобилось с минуту постоять, чтобы прийти в себя, прежде чем отправиться дальше. Едва сделав несколько шагов, я опять остановился — мне почудилось, я слышу пение. На секунду оно затихло, потом донеслось вновь — звук множества тонких голосков дрожал в воздухе, струясь в унисон с мелодией, такой плавной и медлительной, что ее, казалось, можно было поймать сетью. Пение звучало едва различимо, но стоило мне только уловить мотив, как в ту же минуту я будто перенесся обратно в наш школьный зал с вытертыми деревянными полами, бордовыми шторами на высоких окнах и шведской стенкой сбоку. Слов разобрать я не мог, да это было и не нужно — они тут же сами всплыли у меня в голове, естественно и без малейшего труда, как еще недавно образы из моих «исчезаний»:

Из всех песен, которые мы пели в школьном хоре, эта была моей самой любимой. Когда миссис Эклс начинала играть на пианино вступление, у меня к горлу подступал комок. Я становился, как нас учили — плечи развернуты, голову выше, ноги вместе, — и старался изо всех сил.

Поискав глазами источник звука, я увидел за деревьями, ярдах в тридцати от себя, тыльную стену начальной школы Гиллигейта. Я подошел ближе, чтобы лучше слышать, и уселся на чахлую травку. Репетиция, видимо, уже заканчивалась — еще раз прозвучал припев, прозвенели последние высокие ноты финала, и все смолкло. Поток музыки, щедро лившийся из окон во внешний мир, иссяк. Уходить мне не хотелось, и я продолжал сидеть, оглядывая пустой школьный двор и здание, краснокирпичное, старой постройки — над двумя дверями того же цвета красовались надписи вычурным шрифтом «Для мальчиков» и «Для девочек». На игровой площадке — извивающаяся «гусеница» с номерами, квадраты «классиков» и еще парочка каких-то фигур, выцветших настолько, что с такого расстояния толком не разобрать.

Через пару минут дверь «Для мальчиков» медленно приоткрылась, и дети вперемешку — и мальчики и девочки — посыпались во двор. Первыми выбежали совсем малыши, по виду такие крохотные и беспомощные — сложно поверить, что родители отпускают их от себя хоть на секунду. Следом с трудом протиснулась учительница в длинной зеленой юбке, и детишки тут же облепили ее, хватая кто за ногу, кто за руку, бестолково натыкаясь друг на друга, как пчелы после спячки. В окружении всей этой шевелящейся кучи-малы она двинулась по площадке, похожая на возвышающийся над толпой майский шест. Через вторую дверь хлынули дети постарше, у которых были уже иные интересы, и учительница к их числу явно не относилась. На другой части площадки закипела обычная для переменки жизнь.

Хватило бы двух минут, чтобы определить, кто в нее вписывается, а кто нет. Парочку изгоев я заметил сразу — они играли вместе в уголке, под деревом. Один с давно не стриженной рыжей шевелюрой, шапкой покрывавшей голову, и такими большими глазами, каких я еще ни у кого не видел, — из-за них он казался каким-то испуганным, словно кто-то только что крикнул ему прямо в ухо. И второй, похожий на узника концлагеря, обритый наголо и худущий-прехудущий — он, по-моему, и летом должен был мерзнуть. За исключением этих двоих та часть двора оставалась пустой — только они да дерево. Не знаю, что за дела у них там были, но они не обращали ни малейшего внимания на игры остальных, вопивших и носившихся туда-сюда как оглашенные, а тихо сидели рядышком и что-то оживленно обсуждали. Я еще подумал — хорошо хоть, что они есть друг у друга. Один раз от чьего-то неудачного удара к ним залетел мяч с противоположного конца площадки. Оттуда крикнули, и рыжеволосый, неуклюже махнув ногой, попробовал послать мяч обратно, но даже не попал по нему. Наконец, совместными усилиями, под смех игроков, раза со второго-третьего они с этим справились.

Я перевел взгляд на середину двора, где собрались девчонки. Там царили две принцессы. Вот ведь, еще и одиннадцати нет, а не заметить их уже невозможно. Одна светленькая, другая темненькая, обе просто прелесть какие хорошенькие. Чистенькая форма, блестящие туфельки, волосы убраны в конский хвост — и остальные девочки, не такие красавицы, таким же хвостиком ходят за ними по пятам и ловят каждое слово. Я, по-моему, мог бы просидеть так весь день, наблюдая за общей толкотней и незамысловатыми играми, но прозвучал свисток, и все потянулись длинной вереницей обратно в школу. Дверь захлопнулась за последним, и площадка опять опустела.