Владимир - Путь Бро

Мы причалили. И подошли к костру. Вокруг сидели девять бородатых мужчин и ели из котла варенную с луком лосятину. Мы поздоровались. Они молча кивнули и продолжали есть, поглядывая на нас. В их манере не было угрозы, но не было и приветливости. Потом один из них узнал Фер:

– Ты никак того пьяницы дочь?

Фер кивнула.

– Совсем спился твой батяня. Всего три шкурки нам сдал.

Фер снова кивнула.

– Все, стало быть, пропил?

Фер опять кивнула.

Она смотрела не на этого гона, а на другого – голубоглазого и белобрысого, с густой рыжей бородой. Я тоже смотрел на него. Сердце мое торкнулось . Сердце Фер тоже. Рыжебородый держал в левой руке кусок дымящегося мяса, в правой – нож. Крепкими белыми зубами он хватал кусок, ножом срезал мясо, жевал и проглатывал. Вдруг он замер, перестав жевать. Посмотрел на меня, потом на Фер. И побледнел.

– Чего, понравился парень? – спросил Фер седобородый и горбоносый гон с переломанной ключицей. – Он у нас внове. Стало быть, ему до Енисея – никак нельзя. А вот ужо опосля – завсегда пожалста!

Два гона нехотя усмехнулись, остальные продолжали есть мясо. Видимо, седобородый давно наскучил им своими шутками.

– Жрать хотите? – сумрачно спросил нас коренастый крепкорукий гон.

Но котел с дымящимся мясом не будил в нас никаких желаний. Мы смотрели на рыжебородого парня. И видели его. Он тяжело вздохнул, распрямляя широкие крепкие плечи, кинул недоеденный кусок в котел, дернул ворот рубахи:

– О-х-ха…

– Чего ты, паря? – спросил седобородый.

– Муторно как-то… – парень встал, шагнул в сторону.

Его вырвало мясом.

– Фу ты, блядская зараза… – он сплюнул, подошел к реке, зачерпнул воды большими сильными ладонями и жадно выпил.

– Ишь, меченый, мясом блюется! – злобно усмехнулся маленький плосколицый гон.

– Не твово ума дела, Хорь, – буркнул на него коренастый. – Он тебе не загораживает. Жри, сколько влезет.

Мы знали , что рыжебородый наш, но не знали, что делать. Сердца были напряжены и молчали. Я видел этого здорового парня впервые, но сердце мое знало его давно. Самое удивительное, что он двигался и вел себя как все, даже не подозревая, что дремлет в его груди! Он отплевывался, мыл лицо, бормотал какие-то слова, словно КУКЛА! А сердце у него было живым. Это было так странно и комично, что мы с Фер расхохотались. Парень хмуро глянул на нас и пошел к лодкам. Явно ему было не по себе от нашего присутствия: его сердце забеспокоилось.

– Ишь, смехачи, – прищурился гон со вставными железными зубами. – Весело? Живете хорошо? Не достала вас ышшо савецка власть?

Он вынул из-за пазухи объемистый кисет с махрой, раскрыл, протянул всем. В кисет полезли грубые руки.

– Вы чего приплыли? – спросил нас молчаливый гон с худым и умным лицом.

– У нас песец, – ответила Фер.

– Сколько?

– Да один.

– Ради того плыли?

Фер пожала плечом.

– Она от отца ушла, – заговорил я. – Она жена моя. Плывем на новое место.

Гоны не выказали особого удивления.

– Ну, давай песца свово, – почесал заросшую щеку умнолицый гон.

Я достал из лодки песцовую шкуру, протянул гону. Он встряхнул ее, понюхал, потом перевернул, оглядывая.

– Золотник, – сказал он быстро.

Нам было все равно. Я кивнул. Гон развязал свою суму, достал медные весы, гирьки и мешочек с золотым песком. Он быстро отмерил один золотник, ссыпал золотой песок в бумажный фунтик, ловко сложил его, чтобы песок не просыпался, и протянул мне. Песца он запихал в мешок, набитый шкурами.

Гоны, завершив трапезу, стали готовить лодки к отплытию. Это было странно – солнце уже заходило.

– Вы ночью поплывете? – спросил я.

– А как же? – умный гон завязывал свою суму. – Река пока ровная. А до Енисея – тыщу верст. Ночевать некогда, паря.

– А спите когда?

– Днем на стойке подремем. И хорош.

– В гробах ужо отоспимси! – усмехнулся горбоносый.

– А поселок проплыть не боитесь?

– Поселок! Таперича два дни никаких тебе поселков.

Я разговаривал с ними, сердцем следя за рыжебородым. Я чувствовал каждое его движение. По сравнению с ним все остальные гоны были просто лодками на берегу. Они ничем не отличались от мачехи Фер, выглядывающей из-под стола. Гоны сели в свои лодки.

Надо было принимать решение.

– Можно мы с вами поплывем? – спросил я.

– Гони. Нам не жалко, – буркнул коренастый, веслом отталкиваясь от берега.

– Однако, с Богом, – громко произнес умнолицый гон, и они перекрестились.